Королева праха и боли - Лив Зандер

простую кожаную куртку. – Все кончено. Выполни свое обещание, отдай ей ее дыхание, или, клянусь, я превращу эти земли в погост, и мы с моей женой будем танцевать на ковре из черепов.

Губы брата дернулись от вновь вспыхнувшего гнева, так не похожего на его привычную апатию.

– Какой ценой?

Желудок мой сжался.

Я взглянул на Аду, стоящую у колыбели, покачивая ее коленом и потирая окровавленную руку о платье. В стремлении очиститься. Но именно эти резкие движения привлекли мое внимание. Что она сейчас чувствует? Полна решимости? Потрясена? Ее колотит от прилива необузданной энергии? Я не мог сказать наверняка.

Если последнее, и мой брат откажет, что будет дальше? А если моя маленькая выполнила требование Эйлама только от отчаяния? Свидетелем скольких еще смертей нужно стать Аде, прежде чем она вновь отдалится от меня?

Я прикусил изнутри щеку, пытаясь сдержаться и не толкнуть Эйлама так, чтобы он врезался в стену – за то, что заставил меня заколебаться, признавая его правоту.

– Чего еще ты хочешь?

Надменная улыбка тронула его губы:

– А ты не догадываешься?

Его проклятое равновесие.

– Отлично. Деревни, города, крестьяне… Я не трону их, пока не умрет первосвященник Декалон, пока не будут разрушены храмы, а святоши не повиснут на дереве Ады. После этого мы вернемся домой и спокойно будем там жить.

– Я так не думаю, Енош. – Эйлам выпрямился, оказавшись выше меня, пускай и всего-то на пол-ладони. – Я требую, чтобы ты открыл врата и вернулся к своим обязанностям. Чтобы ты распространял гниль и очищал землю от всего, что жило когда-то.

Небольшая уступка, с учетом того, что я уже обещал это своей жене и собирался выполнить условия нашему договора.

– Обещаю.

– Не только это. Еще ты немедля прекратишь свой крестовый поход против храмов и священников, и твои с ними раздоры не отнимут больше ни одной смертной жизни.

– Невозможно! – Обмазка из глины с соломой посыпалась со стен, половицы под моими сапогами заскрипели, потому что под землей заворочались старые кости, разбуженные моим гневом. – Ведь всякий раз, стоит мне только ступить на эти проклятые земли, молящиеся ложному богу, за мной будут охотиться, захватывать в плен и сжигать. Да, в конце концов я, конечно, вернусь домой к моей жене и ребенку – только вот обугленный до костей.

– Если бы ты выполнял свой долг, до этого бы не дошло, – возразил он, купаясь в своей ослепительном неведении, даже не подозревая, какие трудности тяготеют над единственным богом, прикованным к своей оболочке. – Время восстановит их веру и…

– Я поклялся, что голова первосвященника украсит мой трон, и этого ты у меня не отнимешь. Нет, брат. Я перенес такие страдания, каких ты и представить не можешь, и я отомщу этому смертному.

Эйлам неторопливо подошел к стоящей на табурете плетеной корзине, вытащил из нее луковицу и с искренним восхищением уставился на нее:

– Выбирай, Енош. Твоя месть или твоя жена. А теперь, прежде чем ты еще раз усомнишься в ценности моего слова, выслушай-ка вот что. – Уронив луковицу обратно в корзину, он повернулся ко мне. – Она получит свое дыхание вне зависимости от твоего выбора… Только как долго она сможет сохранять его на этот раз? Смертность – это ведь не что иное, как болезнь. И она страдает этой болезнью, как и все подобные ей существа, создавая тем причину для ссоры между братьями… Одной ссоры – среди многих последующих.

Кости зашевелились по всей земле, готовясь превратиться в копье, которое проткнет Эйлама насквозь, пригвоздив к пупку его член. И хотя ничто не доставило бы мне большего удовольствия, чем вид крови, хлещущей из его хозяйства, я приказал костям успокоиться.

Ох, как же я ненавижу его.

Правильного, скучного девственника Эйлама.

К сожалению, слова его имели смысл.

Годы, века, тысячелетия… Древний как мир, я повидал множество развилок истории, но ни одна из них не казалась такой важной, как эта. Мне нужно было подумать.

Моя Ада называла меня вспыльчивым и была права, потому что я испытывал сильное искушение развернуться, подхватить жену и отправиться убивать дальше. В конце концов Эйлам вынужден будет вернуть ей дыхание. О да, он восстановил бы жизнь моей жены… После того, как я либо истребил бы все ее чувства ко мне, либо погубил ту ее часть, которую так нежно любил.

А если мы потребуем ее дыхание сейчас, в то время как я отказываюсь подчиниться его требованиям?.. Он будет гоняться за ее дыханием вечно, а я стану вечно преследовать его, дабы это дыхание вернуть. Армии трупов, обезглавливание, кровопролитие, боги, вцепившиеся друг другу в глотки…

Нет, мира не будет.

Только ненависть и месть, от которых я поклялся отказаться, потому что однажды они стоили мне жены и ребенка. И я не могу допустить, чтобы они лишили меня семьи во второй раз.

– Отдай ей дыхание жизни, и, даю слово, я исполню твою просьбу. Откажусь от мести первосвященнику. – Да, я сделаю это ради жены и ребенка, чтобы они были живы и здоровы у нас дома. – Однако… Ты пообещаешь больше не забирать ее дыхание, если с ней когда-нибудь что-то случится.

Эйлам пожал плечами:

– Ее душа все равно недолговечна.

– Ее душа не твоя забота, ты просто не трогай ее дыхание. Ну что, обещаешь?

Его жуткие черные глаза еще секунду изучали меня, потом Эйлам коротко кивнул:

– Договорились.

Отвернувшись от него, я подошел к моей маленькой, встал за ее спиной и поцеловал в плечо.

– Любовь моя, ты готова принять дыхание жизни?

Ада еще мгновение смотрела на спящего мальчика, потом обернулась, пытаясь улыбнуться, но ответила самым странным образом:

– Мы должны убедиться, что о нем позаботятся.

– Насколько я понял, о смертных отлично заботится золото. – Я сжал ее подбородок, заставляя встретиться со мной глазами. – Ты в порядке?

– Нет, – с болезненной честностью призналась она, но потом кивнула. – Но буду. Когда все кончится. Мне нужно, чтобы все кончилось, Енош.

– Тогда пойдем.

Придерживая ее за поясницу, я подвел Аду к своему брату. Одновременно я мысленно приказал мертвым рассредоточиться и обеспечить безопасность дороги к Бледному двору. Теперь мне нужно будет защищать жену куда лучше прежнего.

– Ада… – Эйлам шагнул нам навстречу, не отрывая глаз от моей маленькой, потом глубоко вздохнул: – Убери из нее всю гниль и разложение, иначе она вернется к жизни, отягощенная скверной болезнью, и это будет не моя вина.

Удаляя из ее тела все мельчайшие частицы порчи, все крохотные пятнышки разложения, я гладил жену по щеке, чтобы мышцы ее расслабились, чтобы