Большой облом - Владимир Хачатуров

Ключ звякнул, замок крякнул, дверь громыхнула и отворилась, явив необъятную физиономию сержанта.

– Суров, на выход!

Игорь неспешно встал, заложил руки за спину и двинулся вразвалочку к выходу. Может, все разъяснилось?

Однако повели его совсем не туда, откуда приводили. Причем втроем. Видать, уважают тебя, Игорь свет-Викторович… или как тебя там?.. Артисты: руки на кобурах, ушки на макушке. Можно подумать, если я вдруг решусь на второй вариант, кто-то из них успеет достать свою пукалку. Может, и успеет. Достать…

Дойдя до последней камеры в конце узкого коридора, остановились, прислонили конвоируемого, согласно инструкции, к стене, понаблюдали в глазок постояльцев, забренчали связкой ключей.

– Вперед!

Игорь шагнул в камеру. Дверь за ним немедленно закрылась. Судя по грохоту, – с большим облегчением.

В помещении было сумрачно. Очевидно, единственное, забранное решеткой и украшенное намордником, окно смотрело во двор, упираясь скудным окоемом в стену соседнего здания. Несколько минут Игорь стоял, не двигаясь, привыкая к полутьме, ощущая встречное напряжение обитателей камеры. Вскоре различил злосчастные физиономии вчерашних налетчиков. Глаза крупные, черные, дикие, сумасшедшие. В общем, сугубо национальные гляделки неизвестно какой именно нации… Чего-то в этом роде он от ментов и ждал. Когда им не хватает аргументов, доказательств, свидетелей, тогда в ход идут либо дубинки, либо подлянки. (Впрочем, когда хватает, без дубинок с подлянками тоже не всегда обходится). Наверняка покумекали, прикинули хрен к шнобелю и решили, что хуже не будет, вдруг что-нибудь интересное обнаружится, скажем, у кого-то нервы не выдержат, в распыл пойдут… Приятный сюрприз называется. Нет, все же зря их пожалел, надо было по ним вторым вариантом шарахнуть, а не сидеть, тужиться, третий оригинальный выдумывать, чтоб без стрельбы, увечий и желудочно-кишечных расстройств… А теперь что ж – где наша не пропадала, там и ваша не пропадет! И всегда ведь у нас так: чем примитивнее, тем эффективнее. В идеале – по идее…

В камере было шесть пар нар, по три с каждой стороны. Слева обосновались налетчики: двое лежат, двое стоят. В почетном карауле… Интересно, за кого они меня принимают? Я бы на их месте терялся в догадках. Впрочем, я и на своем прекрасно с этим справляюсь.

Справа нары пустовали. Игорь подошел к ближней паре и мгновенно взобрался на второй этаж. Лучшей позиции в данных условиях не найти: тыл защищен, противник на виду, пространства для маневра достаточно. Теперь вроде бы полагается произвести психологическую разведку, почувствовать врага нервами, мышцами, кожей… Игорь медленно сел по-турецки, не сводя глаз с налетчиков. Те последовали его примеру. В ноздри стал проникать неприятный запах, странно знакомая вонь. Перед глазами возникла расплывчатая картина: скалы, люди… Опять камера. Сердце замерло: неужели?!. Взгляд вниз. Сидят в горестном молчании. Один присматривает за ним, второй уставился в пол. Кто-то тихо поскуливает. Опять та же самая картина: серые пыльные лица, тонкий, вынимающий душу вой мины, раскат разрыва, перелет. Кто-то скулит. Тихо, обреченно. Сердитый треск автоматов. Убейте меня, братцы, пристрелите… Гангрена, говорит черноглазый парень, кивая в сторону источника жалких страшных слов. Теперь виден раненый, у которого вместо ступни кровавое месиво бинтов. Парня зовут Лехой. Как же звать того, кто пытается его успокоить?.. Рядом мычит контуженый лейтенант. Новенький, без имени. Черноглазого звать… Артуром? Нет, Арчилом! Арчил Дамсамелидзе? Дарсавелидзе?.. Они окружены «духами», отстреливаются, ждут – не дождутся вызванных по рации вертушек. У духов миномет, донимают, гады, но лезть опасаются. Пока что… Арчил втолковывает Лехе: если не ампутировать немедленно, то все, кранты тебе, паря. Леха соглашается, но с условием: будете прорываться, живым не оставляйте. Арчил матерится на своем: дзло… дэда… нан… Я вкалываю Лехе прямо через хэбэ промидольчика. Арчил дезинфицирует над огнем зажигалки штык-нож, струну… Опять вой, близкий разрыв. Их спасает огромный валун, за которым они залегли. Кажется, духи решились на штурм… Леха скулит… Игорь открывает глаза: камера, две пары настороженных глаз снизу, и скулеж, и вонь… Ну вот, сиди теперь, размышляй: было ли это наяву или приснилось когда-то, а теперь вспомнилось, – ассоциативно… Фу, мать вашу! Невтерпеж ведь совсем, а они сидят, не пикнут…

Игорь всматривается в лежащих. Ну да, это же тот самый, которому я палец отстрелил. И правильно сделал! Не хрен с дробовиком на людей ходить, чай не перепелки. А второй, кажется, вообще в отрубе. Не тот ли, который по причинному месту схлопотал?.. Да, земляк, размножаться тебе, по всей видимости, больше не придется… Эй, кунаки, доктора вызывали?.. Молчат, только моргалками буравят. Зыр-зыр, бур-бур. Весьма доходчиво. Язык печали и отчаяния. SOS! Save our sole! Или soul?[41] Надо же, совсем английский забыл! Если только я его знал… Вот блин, да тут не то, что вспомнить, тут не продохнуть! Как этот умник-доктор говорил? Главное не то, что думаешь, а что делаешь, чтобы не думать. Или наоборот? Нет, наоборот мне сейчас никак не подходит, слишком смрадно…

Он, не изменив своей покойно-азиатской позы, вдруг резко спрыгнул с нар. Сокамерники вскочили на ноги, готовые ко всему. То есть вскочило на ноги только двое, но готовность ко всему продемонстрировали все четверо. Игорь, не обращая внимания на их воинственные позы, забарабанил в железную дверь, вопя, что есть мочи о помощи, спасении, грабеже и душегубстве.

Вскоре послышался топот нескольких пар ног. Глазок приоткрылся, Игорь отскочил в угол и жалобно застонал.

– Эй, что там у вас стряслось?

– Труп у нас. – Голос Игоря был достаточно трагичен для того, чтобы заставить сержанта призадуматься, прежде чем проигнорировать.

– Ну ты, парень, даешь! Часа не прошло, а у тебя уже свежий труп… Продолжай в том же духе, Суров, – Родина тебя не забудет!

– Это ты, капитан Мамчур? – узнал Игорь голос сыщика.

– Что значит «ты»? Мы с тобой брудершафта вроде бы не пили…

– Так заходи, выпьем.

– Ты же непьющий, Суров… Ох, хитришь ты чегой-то, хлопец.

– Да ты, капитан, не охай, ты заходи, гостем будешь.

– Нас тут трое, Игорек, не разоришься?

– А доктор с вами?

– Кому это доктор понадобился, уж не тебе ли?

– Трупу…

Раздался скрежет вставляемого в замок ключа.

– Суров, встань так, щоб я тоби бачив.

Игорь вышел на середину камеры, стал вполоборота к двери, чтобы не терять из виду братцев-гопников, что встревожено переглядывались, ни бельмеса не понимая в происходящем.

Дверь открылась, в камеру вошел Мамчур, выглядевший в своих джинсах, сетчатой рубашечке с короткими рукавами и сандалиях на босу ногу трогательно неофициальным. Вслед за ним шагнули и остановились по обе стороны двери два бравых сержанта, не столько здоровенные, как Мамчур, сколько объемные.