Укрощение королевы - Филиппа Грегори

– Да, – говорю я, размышляя, разумно ли будет оставлять у себя эскиз к портрету Томаса. Да, прямо по центру здесь изображен король, а драгоценный профиль Томаса виден только с краю. Никто не может, глядя на эту картину, определить, что я храню ее только ради образа этого человека. Я вполне могу запереть его под замок вместе с моими книгами и рукописью Псалтири, которую я перевела. Или же могу спрятать его в своей Библии, и никто так и не узнает, чье лицо я буду искать, открыв эту страницу.

Хоун показывает мне другие эскизы, которые он выстроил в определенной последовательности, рассказывая в картинах историю завоевания Франции, создания союза с Испанией и триумфально завершившейся осады. Окно в часовне решено украсить темами благодарения и празднования победы. Там будет ангел, благословляющий всю кампанию, и король, торжественно въезжающий в городские ворота под сенью лавровых листьев.

– Я закончу этот витраж к приезду короля, – обещает мастер. – Я завтра же отправлюсь в Кент, отвезу туда стекло и вставлю его прямо там, дабы не разбить готовый витраж в дороге. Мы успеем. Когда он войдет в Кент, свинец на швах еще не остынет, но витраж будет готов.

Я позволяю ему собрать свои бумаги и приготовиться к прощальному поклону и подвигаю к нему предложенный мне портрет Томаса вместе с другими набросками.

– Разве вы не хотели их оставить себе, Ваше Величество? Может быть, сделать для них рамку?

– Не стоит, я дождусь всей картины в стекле и в полном размере, – безразлично говорю я.

Екатерина Говард отправилась на виселицу за одну записку, адресованную Томасу Калпепперу. Глупую записку, написанную детской рукой, с ошибками, со следами слез и с вопросом о его благополучии. Мне нельзя хранить у себя ничего из того, что можно будет использовать против меня. Даже набросок его профиля, виднеющегося среди толпы. Даже такой малости.

Замок Лидс

Осень 1544 года

Прибытие короля в замок обставлено как маскарад. Из этого события сделан настоящий праздник. Слуги и обершталмейстер короля согласовали все до мельчайших подробностей с моими слугами, и каждый из нас знал свое место так досконально, словно мы разучивали сложный танец.

В восемь часов благодарные жители Кента стали собираться по обе стороны дороги, ведущей к замку, а солдаты охраны встали цепочкой, чтобы сдерживать восторженную толпу и, на тот случай, если восторг будет недостаточно бурным, задавать тон в ликовании.

Садовники и строители возвели триумфальные арки с ветвями лавра, на башнях замка стоят горнисты, а у самого входа в замок стоят наготове музыканты.

И вот уже слышен стук копыт первых всадников, и я со своего места у ворот в замок, где стою вместе с принцессами с одной стороны и принцем с другой, уже вижу приближающиеся и бьющиеся на ветру королевские знамена.

Короля невозможно не заметить – он великолепен в своих черных итальянских доспехах, лишь подчеркнутых доспехами его огромного боевого коня. Этот всадник выделяется среди всех: он крупнее, ярче и выше всех остальных всадников, шествующих по дороге.

Люди охвачены восторгом, искренней радостью, и король поворачивает голову из стороны в сторону и улыбается, а позади него следует слуга, разбрасывающий в толпу монеты, чтобы подогреть народное ликование.

Я нервничаю. Вся процессия, состоящая из послов, дворян и всего цвета армии, медленно приближается ко входу в замок. Прекрасные кони бьют копытами и дергают длинными шеями, лучники несут за спиной свои луки, пехота идет в чистых куртках, лишь кое-где показывая на головах помятые шлемы, а перед ними, притягивая взгляды, шествует великий король.

Наконец он натягивает поводья, и четверо слуг сразу бросаются, чтобы помочь ему слезть с седла. К лошадиному боку тут же подкатывают высокую платформу, на которую сходит король. Там он поворачивается и машет мне. Толпа шумит, приветствуя своего правителя, а солдаты, показывая пример, начинают аплодировать. Затем четверо помощников постепенно спускают короля на землю.

Тут же к нему бросаются слуги, чтобы освободить его от амуниции, но Генрих позволяет снять лишь защиту с рук и ног, оставив нагрудник. Шлем он тоже не отдает, а держит в руках, ради торжественного боевого вида. Я не свожу восторженного взгляда с короля, хотя точно знаю, что где-то там едет Томас. И тоже смотрит на меня.

По обе стороны от короля появляются пажи, но король не прибегает к их помощи. Даже сейчас, в момент встречи и приветствия, я отчетливо осознаю, что не должна бросаться ему навстречу. Он желает сам подойти ко мне. Когда Генрих подходит, я понимаю, что его свита выстроена таким образом, чтобы видеть нашу встречу. Вот он подходит еще ближе, и весь мой двор опускается в низких поклонах по чину, а его дети кланяются почти до самой земли. Вдруг я чувствую его руку под своим локтем. Он поднимает меня и на глазах у всех страстно целует в губы.

Я тщательно слежу за выражением своего лица. Я не имею права даже на намек на гримасу отвращения от его смрадного дыхания и слюнявого рта. Король поворачивается спиной ко мне, чтобы встать лицом к своей армии.

– Я вывел вас с поля боя! – кричит он. – И вернул вас домой! Вы вернулись покрытыми славой! Вы вернулись с победой!

Со всех сторон раздается рев одобрения, и я понимаю, что улыбаюсь восторгу, который слышен в этих голосах. Невозможно противиться этой радости и этому торжеству победы. Они вернули свои земли во Франции, и это победа, великая победа. Они показали, насколько велик и силен наш король, Генрих, и они вернулись домой с победой.

* * *

В часовне пред алтарем мы бок о бок сидим на специальных стульях, создающих впечатление, что мы стоим на коленях. Позади нас стоят дети, с почтением опустив головы. Сначала король погружается в молитву, но затем, через пару мгновений, мягко касается моей руки.

– Как Эдвард? Здоров? – спрашивает он.

Священник перед нами повернулся к алтарю, чтобы благословить хлеб и вино, хор начинает петь хвалебные гимны, а я переношу свое внимание от молитвы к мужу. От горнего к земному. В который раз я задаюсь вопросом, верит ли Генрих в таинство, которое сейчас происходит в часовне, в то, что вино превращается в кровь, а хлеб – в плоть, принесенную в жертву за наши грехи, если он вертится и разговаривает с друзьями во время этого священнодействия. Верит ли он, что перед его глазами ежедневно происходит чудо? И если да, то почему он его игнорирует?

– Как видите, он здоров. И ваши дочери тоже.

– Ты писала, что была чума.

– Мы уехали из Лондона, избегая всех контактов с теми, кто мог заболеть. Но сейчас все уже закончилось.

– Я закрепил права на его наследие во Франции. Еще один город перешел под власть Англии. И на этом мы не остановимся, это только начало.

– Это был судьбоносный поход, – соглашаюсь я.

Король кивает, потом, когда к нему приближается священник, закрывает глаза и складывает большие руки вместе, как молящийся ребенок. Открыв рот, он выкатывает наружу толстый язык, принимая облатку, и быстро ее проглатывает. Затем подходит служка с чашей и шепчет: «Sanguis autem Christi»[13].