Укрощение королевы - Филиппа Грегори

Я припадаю спиной к холодной каменной стене.

– Томас, о Томас, какие страшные вещи ты говоришь!

– Да. Я говорю о человеке, который дал умереть моей сестре.

Он двумя быстрыми шагами приближается ко мне, хватает в объятия и грубо, жадно целует, словно намереваясь укусить меня, поглотить целиком.

– Ты единственный человек, которому я это говорю! – напряженно шепчет он мне на ухо. – Ты должна защитить себя от этого человека. Больше я с тобой говорить не стану. Нельзя, чтобы меня видели рядом с тобой, ради нас обоих. Берегись, Екатерина! Храни тебя Господь! Прощай.

Я цепляюсь за него.

– Только не еще одно прощание! Я увижу тебя. Конечно, увижу, ведь ты вернулся домой, война окончена… Я же смогу хотя бы видеть тебя каждый день?

– Пред тобою новый адмирал королевского флота, – говорит Томас. – Теперь мое место в море.

– Ты снова возвращаешься туда, где опасность! Но почему теперь, когда весь двор благополучно вернулся домой?

– Клянусь тебе, в море я буду в большей безопасности, чем ты – в постели с убийцей, – мрачно говорит он, освобождается от моих объятий и уходит.

Дворец Уайтхолл, Лондон

Осень 1544 года

Из Фландрии ко дворцу прибыл новый художник Николас де Вент, чтобы написать портреты членов королевской семьи в полный рост, в стиле позднего Ганса Гольбейна. Я горжусь тем, что это будет именно семейный портрет, на котором изобразят всех нас. Мне удалось создать семью, объединив нас вместе, уговорив короля признать дочерей как принцесс и наследниц престола и соединив отца и сына под одной крышей. Даже если мне не удастся помочь им понять и полюбить друг друга, сейчас у них хотя бы есть шанс узнать друг друга. Отец перестал быть мифическим существом для этого одинокого маленького мальчика. А сын превратился из призрака, рожденного возведенной в ранг святых женщиной, в настоящего мальчика, заслуживающего внимания.

Король и я проводим вместе чудесную половину дня, обсуждая, как должен выглядеть портрет и как он будет смотреться на стене в Уайтхолле, куда его повесят на постоянную экспозицию. И люди, которые придут туда через века после нас, будут видеть нас так, словно их нам представляют. Мы решаем оформить портрет в виде запрестольного образа, с изображением короля по центру, меня рядом с ним, Эдварда, опирающегося на трон, наследника. И по обе стороны от нас, почти на отдельных полотнах, будут изображены девочки, Мария и Елизавета. Мне хочется, чтобы на картинах было много насыщенных цветов, на стенах и на потолках. Мы с девочками любим вышивать, и в изображениях нам нравятся яркие цвета и четкие контуры, и мне хочется, чтобы наш портрет это отображал. Я хочу, чтобы он был так же красив, как и вещи, которые мы вышиваем. Король предлагает на заднем фоне, за троном, изобразить руины Булони, а в небе – королевский штандарт, взметающийся над разрушенной башенкой. Художник соглашается и говорит, что принесет нам готовые эскизы.

Работа над портретом начнется с предварительных набросков портретов каждого из нас по отдельности. Сначала рисуют принцесс. Я помогаю Елизавете и Марии выбрать платья и украшения для позирования. Он должен будет рисовать их углем и мелом, а затем просто перенести их изображения на богатый фон, который в его студии будут писать его помощники.

Генрих приходит, чтобы посмотреть на то, как мастер де Вент рисует Марию. На ней ярко-алое платье с рукавами из парчи. Золотистый цвет арселе подчеркивает медь ее волос. Девушка очень красива. Она стоит немного скованно и, когда входит король, неуверенно кланяется, боясь лишний раз пошевелиться.

Генрих посылает ей воздушный поцелуй, словно придворный волокита.

– Мы должны показать себя людям, – говорит он мне. – Они должны видеть нас, даже когда нас нет рядом, когда двор на выезде, или путешествует, или охотится. Люди должны видеть своего короля и всю королевскую семью. Они должны нас узнавать, как узнают своих братьев и сестер. Понимаешь? Мы должны быть недостижимы, как боги, но знакомы, как их святые на образах.

Мария выглядит хрупкой и гордой. Мне видится в ней и готовность бороться за свои права, и страх не быть любимой. В ней удивительным образом соединяются эти два противоречия – неукротимость и уязвимость, и я не уверена, что художнику удастся это передать. Сможет ли он увидеть в ней дочь, привыкшую к пренебрежению ею, и молодую женщину, жаждущую любви? Она стоит, сложив на юбке руки, и я, глядя на ее бледное серьезное лицо, думаю, как она мне дорога, эта стойкая, несгибаемая молодая женщина.

Следующей будет Елизавета, и я знаю, что она поднимет на художника свои темные глаза и улыбнется. Елизавета мила, в то время как Мария дерзка и непокорна, однако под сенью кокетства Елизавета скрывает все то же страстное стремление быть любимой и желание быть принятой.

Художник показал мне первые наброски и теперь раздумывал о добавлении к ним по краям изображения чудесных арок, в которых будет виден цветочный сад. А с краю он решил изобразить двух шутов: Уилла Соммерса с его маленькой обезьянкой и девушку-шута из свиты Марии. Эта идея, конечно, облегчает впечатление от руин Булони, только вот я не уверена, что хочу видеть двух шутов на семейном портрете королевской семьи. Художник объясняет значение их образов: они должны символизировать тот факт, что мы не вознеслись над своим народом настолько, что не признаем человеческое несовершенство, и позволяем себе о нем напоминать.

– А король знает об этой идее? – спрашиваю я.

В ответ художник кивает.

– И он согласен?

– Его Величество одобрил эту мысль.

Я рада это слышать. Это означает, что король не считает себя идеалом и допускает мысль о своем несовершенстве, и Томас заблуждался на его счет. У короля есть сомнения, он прислушивается к своему шуту Уиллу, который обладает данным свыше даром озвучивать эти сомнения королю.

Стена между двумя залитыми солнцем выходами в сад будет богато расписана, как шкатулка для украшений, на потолке будут изображены красные розы, и четыре золотые колонны будут украшать окружение тех, кому принадлежит весь мир. Справа от центра будет изображена Елизавета, слева – Мария, а в самой середине – принц, возлюбленный наследник Эдвард, стоящий возле трона отца. Я буду стоять возле мужа, сидящего на троне. Это изображение скопируют и распространят по всему королевству, а затем и по всему христианскому миру. Она станет воплощением триумфа семьи Тюдоров: Генрих, крупный и красивый, в самом расцвете сил, со своим сыном, здоровым и крепким мальчиком, растущим и набирающимся ума рядом с отцом; я, его жена, все еще в том возрасте, когда может принести наследника, и две его прекрасные дочери. И народ Англии, воплощенный в изображении двух шутов, взирающий на нашу славу.

– Она хорошо выглядит, – тихо произносит Генрих за моим плечом, с одобрением глядя на Марию.

– Она страдает от сильных болей в животе, но мне кажется, что ей понемногу становится лучше, – отвечаю я. – Похоже, что она крепнет день ото дня. Я слежу за тем, чтобы она хорошо кушала, гуляла и отдыхала как следует.