Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах - Дмитрий Бавильский

Основной людской поток движется между площадями двух островов наполненной пустоты – магнитофонной лентой, натянутой меж бобин с возможностями неограниченного звукоизвлечения. Причем не только из себя, но и из гулкого, резонирующего пространства.

Piazza del Campo похожа то ли на ракушку, то ли на амфитеатр, в котором все зрители и одновременно актеры – выходишь из сумрачного лабиринта улиц на солнечный пролет, потом спускаешься по лестнице (похожий белый спуск есть перед Дуомо в Сполето) как на сцену, освещенную софитами.

На ней возникает акустический омут монады (голуби взлетают от прямоугольного ренессансного фонтана к верхним этажам центральной башни, постепенно наращивая скорость звука) – словно бы попал внутрь громадного мыльного пузыря с разноцветными переливами фасадов, стекающих по равноудаленным краям.

Проходы на площадь работают точно шлюзы, позволяющие будто бы проникнуть в иную реальность. Пока идешь по улице, кажется, сцена главного представления именно здесь, но стоит спуститься из города на площадь, получится, что все это время ты все еще блуждал по закулисью.

Если на Piazza del Campo люди ведут себя как на пляже, то на другой, верхней площади, у Дуомо, все мы, группами и поодиночке, похожи на голубей у водопоя – ступени лестниц, ведущих к храму, отполированы до блеска, до гладкописи рояльных клавиш. Во всей этой неправильности улиц и площадей, идеально приспособленных под постоянно экранирующее эхо, словно бы составленных из разных фрагментов, внезапно взятых здесь из разных конструкторов, есть своя меланхолическая музыка.

Как же она вступает в противоречие с торгашеским духом поточного туризма, высасывающим кислород из главных и даже самых последних, проходных и проточных мест, ответвлений и тупиков, дворов, закоулков – собственно, из них ведь, а не из открыточных достопримечательностей и состоит город.

Сиенская культурная программа обладает идеальными пропорциями и не менее гармоничным наполнением: искусства здесь ровно столько, сколько нужно, чтобы воспринимать его без всяческих синдромов.

Было бы здесь всего чуточку поменьше – и Сиена сразу же сдулась бы до статуса экскурсии на пару часов; если бы музеев и церквей здесь понастроили как в Венеции или во Флоренции, вполне вероятно, что возник бы дисбаланс между возможностями города на холмах, ощутимо ограничивающих и без того готическое пространство, и потребностями людей, зависающих здесь на три дня, на неделю, как я, а то и на больше.

Так как местные достопримечательности (и такая потребность возникает далеко не в каждом культурном центре) требуют двойного посещения – пинакотеку, Дуомо и его музей, но особенно Санта-Мария-делла-Скала с одного раза полностью не разжевать. Особенно если движешься по Сиене в режиме набегов.

Нужно, конечно же, приехать сюда еще раз, хотя бы для того, чтобы пройтись по пунктумам второй раз, пытаясь исправить ошибки первой поездки. Как же я мог пропустить, к примеру, дом Екатерины Сиенской или же Палаццо Пикколомини, вокруг которого бродил да поленился, перенасыщенный впечатлениями, проникнуть внутрь?

Оно явно манило меня и всячески намекало на визит разверстыми воротами, но каждый день я бежал в сторону Дуомо или Кампо, так как они без всякой меланхолии заманивали гораздо сильнее…

Но я же заранее знаю, что, вместо прошлого незачета, который никуда не девался, позже накопится коллекция новых косяков – из вновь пропущенных мест, максимально соответствующих логике то ли этого, то ли завтрашнего дня. Да-да, у каждого дня – своя логика, куда вписываются или не вписываются те или иные памятники да артефакты. Порой и хочешь зайти куда-то, заранее перенастраивая эквалайзер, но день исхитряется не пропустить внутрь пинакотеки или консерватории, замотать странника так, чтобы он и подумать не посмел о Фонте Бранда, консерватории или Палаццо Толомеи. Победить имманентность вторника или пятницы бывает сложно: у четверга и тем более понедельника собственная схема и даже гордость, неповторимая сиеста и набор требований техники экзистенциальной безопасности.

Город, состоящий из конкретных дней, – это тоже текст72, поэтому дважды в него, как в одну и ту же реку, войти невозможно. Вернуться сюда означает повторить неудачный дебют, хотя бы и с другой конфигурацией событий, поскольку удачных въездов во Внутреннюю Италию не бывает.

Все входы в Сиену боковые, кривые и недостаточные – примерно как полумгла в церквях с великими фресками, которых из-за этого толком не разглядишь. Ну да, наша, нам доставшаяся Джоконда всегда находится за пуленепробиваемым стеклом, иначе ее уже и не представить.

И с этим, как и со многим другим, доедая крохи с чужого стола, тоже приходится смириться. Получить полнокровное удовольствие от «музейного комплекса под открытым небом» – это, конечно, вряд ли уже, но вот попытаться понять и объяснить себе логику его воздействия все-таки полезно, так как оно не только «музей», но и почти всю современную «жизнь», сплошь состоящую из стандартизации и поточных ограничений, объяснить может.

Типологически, белоснежным фасадом в духе «архитектурных кулис» (полосатыми здесь оказываются только колокольня и внешние боковые стены) сиенский Дуомо напоминает собор в Орвьето. Хотя все здесь больше, чем в Умбрии, но точно так же размашисто, точно так же взвихрено (когда глаз мечется, не умея остановиться и замереть, опережая мысли) в восприятии правильной геометрии, разделяющей анфас на самодостаточные секции, которые тут же сметаются истеричной мельтешней зрачка, подобно птичке, запертой в клетку и бьющейся о ее прутья.

Впрочем, вот что: фасад собора Успения Богородицы в Орвьето сотворен чуть раньше лица собора Вознесения Девы Марии в Сиене, из-за чего в расчете и украшениях его меньше простора, «воздушки». Он как бы сжат дополнительной нервной дрожью скульптур. Соответственно, впечатление от его центростремительной логики выходит более деловитым, спокойным.

К тому же собор в Орвьето не заслоняют улица и окрестные постройки: он задирает физиономию и высится один, словно бы намеренно сдвинутый из площади чуть дальше в зеленое «поле», тогда как сиенская громада вписана в тесный ландшафт городской грибницы, становится его частью, теряясь в соседских подробностях и складках.