Елизавета Петровна. Императрица, не похожая на других - Франсина-Доминик Лиштенан

Посол, хоть и сам был весьма не прочь вернуться на родину, попытался убедить своего монарха, что ему надо все же отправиться в Москву вслед за двором: памятуя, что «отсутствующий всегда виноват», он опасался, что в противном случае на него и его близких обрушится лавина бесчестных домыслов и нареканий. Этого добра в старой столице и впрямь оказалось не меньше, чем в новой. Бестужев на сей раз возмечтал содрать шкуру с Воронцова, для этого ему надо было подыскать новый клеветнический сюжет. Доведенный до изнеможения всеми этими интригами, вице-канцлер оказался легкой добычей. К тому же он очень хотел удалиться в свои поместья — вот уж безумие, которого следовало избежать любой ценой: разве не являлся он одним из редких информаторов Фридриха II? И снова, в который раз, Бестужев предпринял сначала атаку на окружение своей главной жертвы. Само собой, фон Финкенштейн стал его мишенью, подвергся обычным придиркам и козням: о нем забывали, рассылая приглашения, когда он добивался приема, его откладывали со дня на день, его почту перехватывали и тому подобное. Осознав, что дело принимает жесткий оборот, король Пруссии 22 ноября 1748 года организовал отставку своего посла. Временно исполнять его обязанности вплоть до прибытия нового полномочного посла было поручено секретарю миссии Конраду Варендорфу. Тем не менее прощальную аудиенцию оттягивали до декабря: шпионы государственного канцлера до последней минуты надеялись раздобыть компрометирующие письма, подслушать разговор, подсмотреть хотя бы сообщническое переглядывание, чтобы через подозрительную связь с дипломатом окольным путем подверстать Воронцова к делу Лестока. Посланец Фридриха вовремя уехал; что до его преемника фон дер Гольца, тот — дебютант, не обремененный политическим опытом, — рассчитывал все начать с нуля.

Планировать такое значило не принимать в расчет Елизавету. Всю свою жизнь русская царица питала неприязнь к Фридриху II, считая его к тому же виновником оскорбления, нанесенного ей в Экс-ла-Шапель. Милитаристские амбиции пруссака, его культурная политика, из-за которой пустела петербургская Академия наук, наконец, его презрение к женскому полу — все это служило непреодолимым препятствием к установлению куртуазных отношений между этими венценосцами. Тщетно дипломаты пытались худо-бедно подправить и закрепить дружбу двух молодых континентальных держав. Для императрицы Всероссийской их распря была необратима, а реванш представлялся делом решенным. В 1751 году она отозвала из Берлина своего представителя. Чтобы Россия смогла обновить свои отношения с Пруссией, нужно было дождаться кончины Елизаветы Петровны.

Испытав такой жестокий удар, как крах ее дипломатического посредничества, Елизавета решила заново увязать свою политику с отцовской: поразмыслив, она обратила свои взоры на север, решила энергично ввязаться в шведские дела. На сей раз речь шла о том, чтобы сформировать в Стокгольме русофильское правительство, на которое при любых обстоятельствах можно положиться, обеспечив ему надежную поддержку тамошней партии «колпаков». По правде сказать, тут и Бестужев подначивал ее, рассчитывая этим упрочить свое положение. Она не могла простить ему Экс-ла-Шапель, этого унижения, так что ему нужно было не только оправдать рекрутские наборы и военные расходы, но и отвоевать для России ключевую позицию в кругу европейских держав. Канцлер, вечно строивший далекоидущие планы, уже выработал новую концепцию в защиту интервенции, бесславной в глазах целого света и, главное, в глазах императрицы. Он нарушил и без того шаткое европейское равновесие, воспользовавшись как предлогом давнишней распрей вокруг крошечного Шлезвиг-Голштейн-Готторпского герцогства, на которое претендовали одновременно датчане, русские и шведы. Тут и подходящая ситуация подвернулась: петербургскую политическую сцену покинуло одно из главных действующих лиц — представитель Людовика XV. После него образовалась пустота, Версалю следовало ее заполнить, и было решено усилить позиции Франции на севере Европы с помощью союзной Швеции. Враждебные действия между Францией и Россией могли продолжаться.

Во время великой Северной войны (1700–1721) шлезвиг-голштейнские герцоги примкнули к Швеции в надежде избавиться от своих сюзеренов — датчан. После того как Петр Великий разбил шведов в 1721 году, датский король Фредерик (1671–1730) с согласия России, Пруссии и Польши прибрали Готторп к рукам — гарантами этой аннексии чуть позже выступили Франция и Англия. Император Карл VI не преминул сделать ответный ход: стремясь не упустить Шлезвиг-Голштейн, расположенный между Балтикой и Северным морем, то есть как раз в орбите его интересов, он взял на себя обязательство защищать владения герцогов, носящих это имя. Эти герцоги на протяжении 1730-х годов впали в сложную разностороннюю зависимость. Молодой Карл Фридрих (1702–1738), отец будущего великого князя Петра, по материнской линии приходился племянником Карлу XII, который остался бездетным; таким образом, он считался одним из возможных претендентов на шведский трон. Именно затем, чтобы обеспечить за собой это наследство, он счел за благо жениться на старшей дочери полтавского победителя — в случае, если у кого-нибудь возникнут территориальные притязания, подобный тесть будет надежной опорой.

Состоявшаяся в 1725 году свадьба Анны Петровны и Карла Фридриха Голштейн-Готторпского вписывалась в экспансионистскую матримониальную политику великого царя. Приданое Анны спасло Голштейнское герцогство от разорения, а рождение сына увековечило права молодой четы на сомнительное наследство. Теперь и русские в свой черед сделались покровителями этой крошечной страны, стали оказывать значительную финансовую и торговую поддержку, желая способствовать экономическому развитию герцогства. Однако после смерти Екатерины I в 1727 году и последовавшей за ней год спустя кончины Анны Петровны Россия махнула рукой на своего сателлита. Анна Иоанновиа в 1734 году подписала договор с Пруссией, Австрией и Данией, условия которого перечеркивали все права герцога. Все четыре страны пришли к согласию относительно того, что Дания аннексирует Готторп, и даже осмелились предложить герцогу миллион рейхсталеров взамен на уступку Шлезвига. Голштейн-Готторпские земли, уже растерзанные на части, оказались под угрозой превращения в «лоскутный коврик», горстку мало чем связанных разрозненных земельных владений. Молодой герцог, уверенный в поддержке Карла VI, воспротивился этому; тогда дело застопорилось, возникло неразрешимое статус-кво. Кончина Карла Фридриха в 1738 году и создание временного правительства под эгидой Фридриха Августа Голштейнского, человека продажного и подлого, ускорили обнищание все более приходящего в упадок региона. Шведы и датчане подстерегали всякий ложный шаг властей полуострова, что до русских, они перестали выплачивать им субсидии, да еще и мешали их торговле на Балтике.

Но тут маленькое государство спасло воцарение Елизаветы, питавшей к Голштейнскому герцогству сентиментальное пристрастие после своей мимолетной помолвки с одним из тамошних князей. Она назначила преемником сына Карла Фридриха и Анны Петровны, этот ее выбор определил радикальное политическое изменение. Вслед за своим родителем царица стала проявлять заботу о территориальных интересах избранного семейства и поддержала его желание получить назад земли, аннексированные Данией, хотя Сенат весьма сдержанно отнесся к такому обороту дела. По существу, это объяснялось боязнью опасного прецедента, ведь при расширительном подходе к вопросу можно дойти и до огульного оспаривания Ништадтского договора 1721 года, согласно которому к России отходили Лифляндия, Эстляндия и Ингерманландия.