Вознесение - Джон Уинтерборн

не отводила от нее. Они обе прекрасно понимали, что происходящее сейчас как минимум пахнет сюрреализмом, но они никак не могли подобрать подходящих слов, чтобы если не обсудить это, то хотя бы просто начать разговор. Девятая просто пялилась на Лулу, и в ее голове начал забываться образ реального мира.

Ей начало казаться, что это и была реальность.

— В Астрале главное не забывать, что ты находишься во сне… — вдруг заговорила Андромеда, будто вмешиваясь в ее мысли. — Если, конечно, ты не хочешь остаться здесь навсегда.

— Не волнуйся, я ей не позволю… — обратившись к Андромеде, сказала Лулу. — Не потому, что я не хочу, но потому, что госпоже здесь точно не место.

Лулу лукаво улыбнулась, резко перейдя с дружеского тона на словечки вроде «госпожи».

Ей всегда нравилось это — менять свое отношение на ходу. На публике Лулу всегда претворялась, будто видит в Золе только свою госпожу, но наедине она называла ее по имени. Она вела себя с ней отнюдь не как верная прислуга.

— Ты моя настоящая Лулу?

Девятая и дальше молчала бы себе в чашку, но то, как Лулу обратилась к Андромеде, наводило на некоторые мысли о том, что она не просто собирательный образ, сотканный из ее воспоминаний и желаний. Да и Андромеда ответила ей весьма бодро, не игнорируя ее, как она это сделала в прошлом воспоминании. Точнее, тогда они в принципе не пытались взаимодействовать друг с другом, ведь перед ними «разыгрывалась» сцена.

— Я твоя Лулу, — подперев рукой подбородок, Лулу загляделась на Девятую. — Если я не твоя Лулу, то даже не знаю, кто я такая.

Вкус чая, вкус шоколада… казался ей таким реальным, насыщенным, но, пожалуй, даже сильно насыщенным, что и заставляло ее не забывать о том, что они находятся в Астрале.

Теперь, Девятая понимала: Андромеда была ее подстраховкой, чтобы она не забылась в этом приятном сне и не осталась здесь навсегда, приняв это как настоящее. Теперь, она понимала настоящую опасность, и в то же время прелесть Астрала.

Несмотря на то, что Андромеда была знакома с Астралом достаточно хорошо, она понятия не имела, сколько еще продлиться мгновения, когда Лулу сможет общаться с ними. Условный мир снов, где они сейчас находились, и мир мертвых, куда шагают упокоенные души людей, делит Астрал на две части. Когда Лулу перешагнет в мир мертвых, они больше не смогут общаться.

Они не проронили ни слова, но эти мгновения, наверное, были самыми живыми, что было в жизни Девятой за последние года. Все переживания куда-то ушли, она просто наслаждалась выпечкой вместе с дорогим человеком, а в ее ногах спал милый щенок, которого она так хотела завести, но всегда сомневалась. Эти мгновения, этот дом, несмотря на то что он совсем не был похож на роскошный замок… все это бесценно. Все это было намного дороже золота и изысков, к которым была расположена Девятая.

— Я так люблю тебя, ты так много для меня значишь, но я… я ведь почти не знаю о тебе ничего, правда? — загрустила Лулу. — Даже сейчас, когда меня больше нет в живых, я остаюсь в неведении.

Девятая стукнула по столу ладонью, и, казалось, что все звуки вокруг исчезли. Птички, животные, сопение волчонка — все исчезло, и осталась лишь Девятая и ее голос. Сейчас был последний шанс, когда она могла признаться ей.

— Я — правая рука короля Винтера, того, что правил северным королевством так давно, что мир совсем забыл о нем. Восток разрушил мой дом, и спустя тысячи лет, я несу обиду, которая принесет им погибель. Я отомщу за всех тех, кого они убили, и, самое главное… я отомщу за тебя.

Это было неожиданно. Лулу знала, что она все расскажет, но она не представляла, что это будет настолько резко, настолько открыто, да еще и рядом с Андромедой. Видимо, она и впрямь собиралась отправиться в дорогу, из которой не было дороги назад, иначе она бы предпочла сохранить это в секрете перед человеком, которого она узнала лишь недавно. Хотя, может, Девятая сейчас и впрямь считала Андромеду доверенным лицом.

— Мир ненавидит меня, Лулу. Если бы не мое прошлое, не мои выходки… ты бы сейчас была жива. Ты умерла из-за меня.

— Я прожила достаточно счастливую жизнь, чтобы ни о чем не жалеть… — допив чай, Лулу поставила кружку обратно на стол. — И, если бы не ты, этой жизни не было бы. Я бы умерла там, либо от холода, либо от рук солдат, что добили бы меня из милосердия.

— Мы должны были отправиться сразу, ночью… — уткнувшись носом в кулак, прошипела Девятая, разозлившись на саму себя. — Это моя вина. Мой просчет. Я…

— Все в порядке… — поднявшись со стула, Лулу приобняла Девятую. — Никто не виноват. Сделай все, чтобы потом не сожалеть о ушедшем времени. Живи как тебе хочется, и не сожалей ни о чем.

— Ты ведь знаешь, что я не могу умереть, так?.. Мне не страшны эти ваши сожаления…

— А еще я знаю твою настоящую мечту… — Лулу немного отошла назад, и ее улыбка стала совсем не такой широкой, несмотря на то что казалось, будто она собирается сказать что-то милое. — Может, я ошибаюсь, но, как мне показалось, больше всего на свете…

Ком застыл в горле Девятой, потому что она знала, что Лулу собирается сказать.

— Ты хочешь умереть, не так ли?

Эти слова не прозвучали зловеще, как можно было бы подумать. Лицо Лулу не исказилось в ужасной гримасе, как это обычно и бывает в кошмарах. Она произнесла это совершенно спокойно, с долей неуверенности, но это была правда.

Самая большая мечта Девятой — это умереть. Исполнись эта мечта на день раньше, у нее бы не осталось никаких сожалений, кроме того, что она так и не нашла Винтера.

Все это время, она не может умереть, ибо проклята бессмертием. Когда случился Катаклизм, она чувствовала, будто вот-вот покинет этот мир, но в последние мгновения ее спас Войд. Но, как в итоге оказалась, даже если он уйдет, то она просто превратиться в беспомощное существо. В амебу.

Само существование Девятой было парадоксальным, ведь предмет, связывающий ее с бессмертием, раскололся после Катаклизма, что должно было мгновенно убить ее, но Зола стала исключением, и теперь у нее нет способа уйти просто так.

До Катаклизма, ей хотелось жить, потому что у нее были «Девятые», были люди, с которыми она чувствовала себя если не в комфорте, то в живой конкуренции, которая заставляла ее жить