Теннис на футбольном поле. Молдавский навес, английский удар - Тони Хоукс
Шрифт:
Интервал:
– Боже ты мой, я же на днях говорил с тобой по телефону. Я Тревор Ирскин.
– Тревор! Привет.
Мы пожали друг другу руки.
– Бери стул. Я угощу тебя пивом.
Тревор оказался хорошей компанией, не в самую последнюю очередь потому, что у нас была общая проблема. Нам обоим приходилось каждый день крутиться в мире молдавского футбола.
– Моя работа – присматривать за ними, пока они здесь, – сказал он. – Давать им, что захотят, устраивать тренировки, организовывать экскурсии и все такое. Беда в том, что у них четыре начальника, и каждый раз, когда нужно принять решение, один говорит «да», а трое – «нет». Это, черт возьми, делает мою работу невыполнимой.
Он выглядел расстроенным и измученным одновременно, а ведь он работал с командой всего два дня. Я устоял перед искушением сообщить ему, сколько длится моя молдавская кампания.
– Да, с ними бывает трудно, – сдержанно заметил я.
– Трудно? Я бы сказал…
Он сделал большой глоток пива, вместо того, чтобы произнести то, что вначале пришло ему в голову.
– Самое ужасное, – продолжил он, когда пиво достигло нужной отметки в организме и оказало смягчающий эффект, – они, черт возьми, думают, что я за ними шпионю.
– Это как?
– У них все еще менталитет времен «холодной войны» а это значит, что они мне не доверяют. Думают, я передаю информацию об их тренировках и тактике североирландской команде. Они устраивают собрания в тридцатом номере, когда не хотят, чтобы я знал, что происходит. Это раздражает, потому что я лишь хочу, чтобы они хорошо провели время.
– Не думаю, что хорошо проводить время входит в их планы.
– Наверное, ты прав. Но расстраивает то, что каждый в отдельности – действительно приятный человек, а вместе они как шило в заднице.
После двух кружек пива мы все еще болтали, и самым приятным в нашем разговоре была готовность Тревора активно поучаствовать в деле «Хоукс против Рогачева».
– Не переживай, Тони, предоставь это мне, – сказал он, когда я пожелал ему спокойной ночи. – Я поговорю с нужными людьми и завтра устрою тебе игру с этим парнем.
План был прост. Сыграть с Рогачевым после завтрака, до того, как команда отправится на экскурсию на побережье Антрима. Однако утро обернулось обычной для молдавского лагеря непоследовательностью.
– Не могу в это поверить! – произнес расстроенный Тревор, когда я столкнулся с ним у стойки регистрации после весьма приличного завтрака. – Они хотят отменить экскурсию, потому что решили, что сегодня утром игрокам нужна тренировка.
– Тренировка? Но ведь у них по плану только экскурсия и матч взрослой команды.
– Иван хочет, чтобы они были в лучшей форме и для того, и для другого.
– Иван? Кто такой Иван?
– Тренер.
Вполне логично. Поэтому он и хочет, чтобы игроки тренировались.
– А что начальство? – спросил я. – Ты спрашивал их вчера ночью, согласны ли они, в принципе, чтобы я сыграл?
– Трое из четверых сказали «да». Оставалось спросить Ивана.
– Надеюсь, он не Иван Грозный.
– Нет, – пошутил Тревор, – скорее, Иван, черт его дери, Непробиваемый.
Утро принесло сплошные расстройства. Настоящая проверка терпения. Я ждал в кресле в углу холла два часа, пока мимо сновали молдавские футболисты и их руководство, и все они, каждый на свой лад, выражали неопределенность, явную растерянность, дезориентацию и замешательство. Я был бессилен, и мне оставалось лишь сидеть и ждать.
– Что происходит? – спросил я Каталина, приятного румынского парня, который изучал английский в Тринити-колледже и был нанят командой в качестве переводчика.
– Никто не знает, – пожал он плечами.
Через двадцать минут мне крупно повезло. Решив вернуться в свой номер за книгой, я заметил знакомую фигуру в спортивном костюме, приближающуюся с другого конца гостиничной лестницы. Вчера вечером я полтора часа наблюдал за этим парнем, и знал, что это Сергей Рогачев. Вот он, шанс обойти бюрократизм и лицом к лицу поговорить с этим молодым человеком. Единственная трудность состояла в том, что он, насколько я знал, совершенно не говорил по-английски.
Ну, ничего. В Молдове Елена научила меня одной фразе, в произношении которой я практиковался часами. Я выучил ее лишь ради смеха, но сейчас оказался в ситуации, для которой она подходила как нельзя лучше. Я не мог упустить эту возможность. Когда Рогачев поравнялся со мной, я поднял руку, чтобы привлечь его внимание, и объявил:
– Mā numesc Tony. Sînt din Anglia. Am fàcut un pariu, cà-i voi bate la tenis pe toţi din echipa naţionala de fotbal. Vrefi sa jucaţi eu mine?
Рогачев уставился на меня, а потом затряс головой. Это отказ? Он просто не хотел со мной играть? Первый молдавский футболист, который напрямую мне отказал?
Не зная, что еще сделать, я повторил вопрос.
– Mā numesc Tony. Sînt din Anglia. Am fàcut un pariu, cà-i voi bate la tenis pe toti din echipa nationala de fotbal. Vreţi sa jucaţi eu mine?
На сей раз Рогачев сморщился и пожал плечами. Думаю, я понял, что происходит.
Хоть мне и казалось, что я произнес: «Меня зовут Тони. Я из Англии. Я поспорил, что смогу обыграть всю национальную футбольную сборную в теннис. Ты сыграешь со мной?» – ужасающий акцент, от которого я точно не избавился, превратил для Рогачева эту фразу во что-нибудь вроде: «Меня зовут Стони. Я из Англии. Я ускорил, что могу обыскать всю национальную футбольную сборную в тетрис. Ты сломаешь со мной?»
Вполне понятно, почему молодой футболист передо мной выглядел так, будто вот-вот расплачется, если я скажу ему еще что-нибудь на этом странном языке.
– Ты не понимаешь, да? – попробовал я обратиться по-английски.
Он снова наморщил лицо, в общем-то, потому, что не понял ни слова. Бедному парню и не хотелось понимать. Он, вероятно, как раз собирался проскочить в свой номер, чтобы отдохнуть, и никак не ожидал, что на его пути окажется странный человек, издающий невразумительные звуки.
К счастью для нас обоих, появился Каталин и смог растолковать Рогачеву, что я пытался объяснить сам. Когда тот замолчал, выражение лица футболиста не изменилось. Интересно, выпадали ли ему в жизни более странные десять минут?
– Я объяснил ему, чего ты хочешь, – участливо сказал Каталин, – но он говорит, что неважно себя чувствует.
– О боже. Ты не мог бы сказать, что это не займет много времени и что, если он со мной не сыграет, мне придется раздеться догола в Лондоне и спеть молдавский гимн.
Каталин перевел, и Рогачев ответил неопределенным взглядом, который мог передавать четыре разных чувства. Расстройство, смирение, пренебрежение либо открытое отчаяние. Он что-то пробормотал в ответ.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!