Потерянные годы - Томас Арчибальт Баррон

– Неужели никто не попытался это остановить?

– Нашлось несколько смельчаков, но их было слишком мало, да и поздно уже было. Стангмар раздавил недовольных, он жег целые деревни по малейшему подозрению в предательстве. Но даже это было лучше, чем судьба деревни Каэр Нейтан.

Я подскочил на месте.

– Ты имеешь в виду… Город Бардов?

– Ты знаешь о нем? О, какая потеря для нашего мира и других миров! С незапамятных времен в этой деревне сочиняли музыку и песни, там родились наши самые одаренные сказители, процветали поколения бардов. Это родина Лаона Хромого! Пуйл написала там свое первое стихотворение! Там сочинен «Корабль иллюзий»! Я могу продолжать бесконечно. Здесь вечно песнь плывет на облаках, поэма у любого на устах.

Я кивнул и отозвался:

– Эти слова вырезаны на знаке у входа в деревню.

– Верно. И это была правда, хотя теперь она превратилась в насмешку. Уж кому знать, как не мне – ведь я сам сочинил эти стихи. – Он вздохнул. – Я тоже родился в Каэр Нейтан.

– Что там произошло?

Каирпре некоторое время печально смотрел мне в лицо.

– Изо всех легендарных Сокровищ, украденных Стангмаром – среди них меч Душегуб, который действительно проникает в самую душу, Цветущая Арфа, призывающая весну, и Котел Смерти, убивающий любого – барды всех времен больше всего прославляли Зов Мечты. Это рог, обладающий способностью делать мечты и чудесные сны реальностью, но в течение многих веков им пользовались лишь мудрецы, да и то очень редко. Но с помощью Рита Гавра Стангмар покарал деревню Каэр Нейтан за то, что жители ее прятали людей, несогласных с королем. Он вызвал самый ужасный сон, который когда-либо снится любому барду – и проклятие поразило всех жителей деревни.

Я вспомнил полубезумные глаза человека с копьем и едва осмелился спросить:

– Что же это был за сон?

Глаза поэта заволокла дымка.

– Ни один человек в этой деревне – ни мужчина, ни женщина, ни ребенок – никогда больше не сможет ни говорить, ни петь, ни писать. Враги заставили умолкнуть навеки инструменты их души – их голоса.

И едва слышным шепотом он продолжал:

– К тому времени не осталось никого, кто протестовал бы, когда Рита Гавр заставил Стангмара разрушить свой дворец, самый большой и гостеприимный королевский дворец в мире, включая его библиотеку, в тысячу раз более обширную, чем моя. И почему? Только потому, что этот дворец якобы не мог защитить короля в случае нападения! Потом Рита Гавр – разумеется, под предлогом дружеской помощи – построил для Стангмара новую крепость, воплощение своей злой воли. Так появился Черный замок, вечно вращающийся на своем фундаменте, от которого распространяется непроницаемый Мрак, осквернивший наше небо, и жуткая болезнь, отравляющая нашу почву.

Он поскреб подбородок.

– Этот замок охраняют вурдалаки – бессмертные воины, личная гвардия Рита Гавра. Их жизнь, если можно назвать это жизнью – ведь на самом деле это тела мертвецов, оживленные Рита Гавром, – длится вечно, и смертный человек не может их убить. Их существование зависит от вращения Черного замка! Поэтому, пока он вращается, они остаются там и творят дела еще более черные, чем пелена, скрывающая это логово.

Я подумал о Рии, и у меня заныло сердце. Если она сейчас жива, то, скорее всего, томится в подземельях жуткого замка! Она во власти вурдалаков и самого Стангмара. Что они с нею сделают, когда он выяснит, что она не может и не хочет помочь ему найти Галатор, последнее Сокровище? Я содрогнулся при этой мысли. И пришел в отчаяние, вспомнив совет Великой Элузы – ведь единственным способом свергнуть Стангмара является разрушение Черного замка. Я с таким же успехом мог бы пожелать, чтобы у меня выросли крылья!

– Теперь ты видишь, – добавил Каирпре, – что Стангмар на самом деле пленник Рита Гавра. И, поскольку Стангмар – узник, все мы так же томимся в темнице.

– Но почему Дагда не вмешался и не остановил все это? Ведь он же побеждает Рита Гавра в других битвах, правда?

– Правда. В Мире Ином, и в этом мире тоже. Однако Дагда, в отличие от Рита Гавра, верит в то, что для окончательной победы нужно уважать свободную волю людей. Дагда позволяет нам самим принимать решения, хороши они или плохи. Поэтому если Финкайре суждено спастись, то спасти ее должны сами обитатели.

Каирпре перегнулся через Шима, который уже, казалось, размазался (вместе с клеверным медом) по всей кладовой, и протянул руку к полке. Хозяин взял краюху темного, грубого хлеба и разломил ее пополам. Одну половину он взял себе, другую протянул мне.

– Вот, возьми, пока твой маленький друг не съел все, что здесь есть.

Шим, не замечая нас, продолжал набивать живот.

Я усмехнулся и откусил кусочек черствого хлеба. Он был жестким, почти как деревяшка, но, энергично работая челюстями, я сумел немного размягчить его. Затем, к моему изумлению, он превратился у меня во рту в жидкость с резким мятным вкусом. Проглотив жидкость, я сразу же ощутил сытость и прилив сил. Я выпрямил спину. Даже обычная боль между лопатками отступила. Я откусил еще хлеба.

– Вижу, тебе понравился хлеб-амброзия, – заметил Каирпре, жуя свой кусок. – Без сомнения, одно из самых замечательных достижений жителей Слантоса. И все-таки говорят, будто ни один человек из других областей Финкайры еще не пробовал самый лучший хлеб Слантоса, и что эти люди готовы защищать свои драгоценные рецепты ценой собственной жизни.

Я осматривал стены и пол комнаты, плотно заставленные разными томами. Мне казалось, что я сижу в трюме корабля, нагруженного исключительно книгами. Я вспомнил задумчивый взгляд Бранвен, когда она говорила о комнате, полной книг – без сомнения, этой самой. Видимо, даже под натиском Мрака ей очень тяжело было покидать эту комнату и эту страну навсегда.

Я снова обернулся к Каирпре.

– Бран… то есть, моя мать, она, должно быть, любила приходить сюда, читать книги.

– Да, так оно и было. Ей хотелось изучить все наследие писателей и ученых Финкайры, друидов, кельтов, иудеев, христиан и греков. Она называла себя моей ученицей, но на самом деле все было наоборот. Это я многое узнал от нее.

Он посмотрел на гору книг, возвышавшуюся у подножия лестницы. В свете очага на кожаной обложке верхней книги поблескивало золотое тиснение – фигурка на огненной колеснице.

– Помню, однажды, – медленно заговорил Каирпре, – мы всю ночь беседовали о тех удивительных местах, где смертные существа могут жить рядом с бессмертными богами. Где время подобно одновременно реке и замкнутому кругу. Где сосуществует время священное и историческое. «Промежуточные места, которые находятся на полпути между нашим миром и миром духов», называла она их.

– Как гора Олимп, например.

Поэт кивнул.

– Или Финкайра.