Автопортрет неизвестного - Денис Драгунский

– Вы правы, товарищ Сталин.

– Я вас спрашиваю не о том, прав товарищ Сталин или нет! Я вас спрашиваю о том, как вы лично думаете, как вы сами думаете. Вы подумайте, а я пока закурю.

Перегудов покрылся испариной. Весь, от шеи до лодыжек.

Сталин вытащил из пачки две папиросы, сломал их, вытряхнул из них табак в трубку, примял пальцем, чиркнул спичкой, окутался дымом:

– Ну, я вас слушаю, товарищ Перегудов.

– Я так думаю, товарищ Сталин, – сказал он. – Насчет идеализма не знаю, потому что в философии не силен. А вот в практической плоскости так. Доброта, ум и другие высокие душевные качества по-настоящему проявляются в ходе семейной жизни. То есть не сразу. Иногда в течение нескольких лет. Особенно это касается заботы, верности, преданности. Поэтому мне кажется, когда человек говорит, что я, дескать, полюбил ее за ее доброту, верность и заботливость – он немного лукавит. На самом деле он полюбил ее за что-то другое. Мне так кажется.

– Интересно, товарищ Перегудов… Это надо иметь в виду. Тонкое наблюдение. Так за что же он ее полюбил? Я имею в виду и обобщенного человека, и конкретного инженера Смоляка Я. Д.

– Наверное, эта немецкая девушка ему кого-то напоминала. Кого он любил раньше.

– Кого?

– Какую-то женщину в детстве. Я должен вам признаться, товарищ Сталин, что я второй раз женат.

– Ничего страшного. Я тоже был женат два раза. Это случается. Ну и что?

– Первый раз я женился просто на девушке из соседнего двора. А второй раз я увидел в Москве девушку, которая мне напомнила все сразу. И артистку из кино, и медсестру, которая мне бинтовала ногу, когда я в детстве вывихнул лодыжку, и пионервожатую, и учительницу в первом классе… Они мне все нравились, а когда я ее увидел, я просто сразу влюбился.

– А маму вашу она вам не напоминала? – вдруг сощурился Сталин. – Главная любимая женщина в жизни мужчины – это ведь его мама, так? Так мне говорил один неглупый старик, в той же Вене, в том же тринадцатом году.

Перегудов вспотел еще сильнее. Римма Александровна совсем не напоминала маму.

– Нет, товарищ Сталин.

– Точно?

– Точно. У меня мама была черноволосая, смуглая. Такая, как у нас в поселке говорили, цыганистая. Вот как моя первая жена. А эта девушка, которая теперь моя жена, – беленькая, блондинка.

– Ну, пускай так, – сказал Сталин. – Но главное, конечно, в том, что любовь – очень сильное чувство. С ним надо уметь работать.

– Любовь побеждает смерть! – сказал Перегудов.

– Кто сказал? – несколько даже раздраженно возразил Сталин.

– Вы сказали, товарищ Сталин. Вернее, написали. На книжке Максима Горького «Девушка и смерть». Эта штука посильнее «Фауста» Гете. Любовь побеждает смерть.

– Да? Ишь ты. Откуда вы знаете?

– В учебниках есть, товарищ Сталин. И в книжках Горького. Снимок с той самой страницы.

– Черт. Написал, чтоб сделать приятное старому дураку! Ну и немножко над ним посмеяться, конечно. С долей иронии, так сказать. Уж слишком сильно он считал себя великим писателем. А они всерьез восприняли. Тоже дураки! И вы, товарищ Перегудов, тоже туда же. Даже удивительно. Вы ведь ученый человек, крупный конструктор! Головой думать умеете? Неужели вы считаете, что товарищ Сталин на самом деле думает, что эта пошлая слащавая стихотворная повестушка про парня с девкой выше «Фауста» Гете? Горький там пытается смачно описывать, как парень девку целует до синяков, взасос… И вот такая мещанская порнография с претензией на глубокомыслие могла на полном серьезе понравиться товарищу Сталину, вы так считаете? Кстати говоря, Горький спер своего «Буревестника» у малоизвестной русской поэтессы Закревской-Рейх. Товарищи из НКВД провели исследование. Я его после этого перестал уважать. Кстати, она не родственница Зинаиды Райх?

– Простите, товарищ Сталин, не знаю, кто такая Зинаида Райх.

– А где ты был, Перегудов, в тридцать седьмом году? – Сталин вдруг перешел на «ты».

– Мне было двадцать четыре года, товарищ Сталин. Я был курсантом Высшего военного училища связи.

– Понятно, – неопределенно сказал Сталин и снова поднес спичку к своей погасшей трубке.

Перегудов сидел, боясь шелохнуться. У него сильно защекотало под левой коленкой, сзади. Наверное, ноги в генеральских галифе вспотели и пот затек под коленки. Но он сам себе поклялся своей жизнью, здоровьем жены, здоровьем и счастьем будущего ребенка, которым была беременна его жена, а также благополучием первой жены, счастьем дочери Тони от первого брака и успешными испытаниями прибора РЛСВД-ПЕ-2-13, что не пошевелится.

– Никакого чувства юмора у людей! – в сердцах сказал Сталин и дунул в погасшую трубку, которую держал в руке.

Пепел взлетел сизым облачком с мелкими белыми хлопьями.

Медленно стал оседать на стол красного дерева седой пыльцой, на галифе Перегудова – невесомыми кусочками сгоревшего табака. Теми самыми хлопьями.

Перегудов сидел каменно, глядя на Сталина. Сталин поглядел ему в глаза и сказал:

– У вас что-то где-то чешется, товарищ Перегудов. Почешитесь, наконец! И отряхните штаны, некрасиво так сидеть!

Перегудов почесал под коленкой. Ладонью смел пепел с колен.

– Так на чем мы остановились, товарищ Перегудов. Тихо! Не говорите ничего, я сам вспомню! Вот. Мы с вами остановились на любви. Что же такое это ваша любовь, которая что-то там побеждает? – Он засмеялся. – Но не о победах речь. Что она такое, как сказал бы какой-нибудь классический немецкий философ, an und fur sich, вы знаете немецкий? Не знаете. «В себе и для себя». Любовь как таковая. Ну, что молчите? Не знаете? Я тоже не знаю. Загадка.

Дверь без стука открылась, и вошел худощавый старик в белом халате. В руках он держал поднос, на котором стояло два стаканчика – один с прозрачным напитком розового цвета, а другой – с чем-то бело-бежевым, вроде жиденького кофе с молоком.

– Мне кажется, от разгадки что-то зависит, – продолжал Сталин. – Зависит что-то очень важное.

– Porcja nocna, – сказал старик, ставя поднос на стол и подавая Сталину стаканчики, сначала белый, а потом розовый.

– Dzięki, – сказал Сталин. Выпил. Показал старику на Перегудова: – To jest generał Peregudov, minister.

– Bardzo przyjemno, – сказал старик, составляя стаканчики обратно на поднос.

– Профессор Забело-Леховский, – сказал Сталин. – Даже, кажется, академик. Крупный биохимик. Создатель лечебно-питательных смесей. Русским владеет свободно. Это я для себя немножко упражняюсь.

– Очень приятно! – Перегудов вскочил со стула и поклонился старику.

Тот кивнул и вышел.

– Мечтаю раскрыть тайну любви, – повторил Сталин. – Это важно для управления государством на пути построения коммунизма. Возможно, профессор Забело-Леховский Казимир Янович нам поможет. Тут не только социальные и психологические условия, тут какая-то биохимия. Но пока это мечты. А вот вы часто мечтаете? Или вот, скажите, вы, наверное, мечтали задать товарищу Сталину какой-то особенный вопрос? Задавайте. Можете задать мне любой вопрос, и я обещаю, что ничего с вами не случится. Был такой детский стишок поэта Маршака: «Я клянусь тебе жизнью и троном своим: если ты виноват предо мной, из дворца моего ты уйдешь невредим и прощенный вернешься домой». А тут и вовсе никакой не дворец, – засмеялся он. – Просто дача!