Сто лет и чемодан денег в придачу - Юнас Юнассон

— Вот тут-то и понимаешь, много ли толку в том, чтобы с утра загадывать, куда день приведет, — сказал Аллан. — Сколько бы я гадал, пока догадался?

Теперь любезный мужчина решил, что особая секретность больше ни к чему. Он рассказал, что его зовут Юлий Борисович Попов, что он работает на Союз Советских Социалистических Республик, что он физик, а не политик или военный, что его послали в Стокгольм, чтобы уговорить господина Карлсона поехать с ними в Москву. Юлия Борисовича выбрали для этого, поскольку можно было ожидать, что господин Карлсон заупрямится, и тогда физическое образование Юлия Борисовича окажется положительным фактором, поскольку господин Карлсон и Юлий Борисович смогут говорить, так сказать, на одном языке.

— Но я же не физик! — удивился Аллан.

— Очень может быть. Но мой работодатель полагает, что вы умеете то, чему я очень хотел бы научиться.

— Ах вот оно что. И что же вы имеете в виду, хотелось бы знать?

— Бомбу, господин Карлсон. Бомбу.

~~~

Юлий Борисович и Аллан Эммануэль сразу же понравились друг другу. Вот так принять приглашение и отправиться, не зная куда, к кому и зачем, — это произвело на Юлия Борисовича хорошее впечатление и свидетельствовало о беззаботности, которой ему самому так не хватало. Аллану, со своей стороны, было приятно наконец поговорить с кем-то, кто не пичкает тебя ни политикой, ни религией.

К тому же сразу выяснилось, что оба, и Юлий Борисович, и Аллан, с детства нежно привязаны к бреннвину, хоть Юлий Борисович и величает его водочкой. Накануне Юлий Борисович имел случай попробовать шведский вариант, когда — честно признаться — следил за Алланом Эммануэлем в ресторане «Гранд-Отеля». Сперва Юлию Борисовичу показалось, что бреннвин малость жестковат, не хватает ему эдакой русской мягкости, но пару стопок спустя мнение Юлия Борисовича переменилось. А после еще пары стопок с губ у него сорвалось одобрительное «Даааа…».

— Хотя вот это, конечно, получше, — сказал Юлий Борисович и приподнял литр «Столичной», когда кают-компания оказалась в их полном распоряжении. — Теперь уж мы сможем пропустить по рюмочке!

— Это хорошо, — сказал Аллан. — Море шепчет!

Уже после первой рюмки Аллан предложил перейти на «ты» и провел в жизнь реформу имен — в том, что касается обращения друг к другу. Говорить «Юлий Борисович» Юлию Борисовичу всякий раз, когда нужно привлечь внимание Юлия Борисовича, — это невозможно. А сам Аллан не желает зваться Алланом Эммануэлем, в последний раз его так называл пастор в Юксхюльте при крещении.

— Так что ты с этой самой минуты будешь просто Юлий, а я — Аллан, — сказал Аллан. — Иначе я сойду с лодки прямо тут.

— Пожалуйста, не делай этого, дорогой Аллан, мы на двухсотметровой глубине, — сказал Юлий. — Лучше давай выпьем.

Юлий Борисович Попов был пламенный коммунист и не мечтал ни о чем другом, кроме как и дальше работать во имя социалистических идеалов. У товарища Сталина рука, говорят, тяжелая, это и Юлий слышал, но тому, кто убежденно и преданно служит системе, бояться нечего. Аллан отвечал, что никакой системе служить не собирается, но мог бы, конечно, кое-что подсказать Юлию насчет атомной бомбы, раз уж так вышло, что атомная программа забуксовала. Правда, сперва Аллан хотел бы пропустить еще рюмочку этой водки с названием, которое на трезвую голову и не выговоришь. К тому же пусть Юлий пообещает и дальше держаться заявленного курса: а именно — не переходить на политику.

Юлий сердечно поблагодарил Аллана за обещанную помощь и признался без обиняков, что маршал Берия, непосредственный начальник Юлия, намерен предложить шведскому эксперту разовую сумму в сто тысяч американских долларов, в случае если помощь Аллана приведет к созданию советской атомной бомбы.

— Было бы неплохо, — сказал Аллан.

Бутылка постепенно пустела, покуда Аллан и Юлий беседовали обо всем на свете (кроме политики и религии). Поговорили немного и об атомной проблеме, и хотя ее предполагалось рассматривать только на днях, Аллан успел между делом кое-что подсказать Юлию. А потом и еще кое-что.

— Хм, — сказал главный физик Юлий Борисович Попов. — Кажется, я понимаю…

— А я, боюсь, нет, — сказал Аллан. — Расскажи-ка лучше еще про эту самую оперу. По-моему, так это просто кто кого переорет, нет?

Юлий улыбнулся, выпил приличный глоток водки, встал — и запел. Причем не какую-нибудь простецкую шведскую застольную, а арию Nessun Dorma из оперы Пуччини «Турандот».

— Вот же черт! — восхитился Аллан, когда Юлий допел.

— Nessun dorma! — торжественно произнес Юлий. — Пусть никто не спит!

Тем не менее оба, Аллан и Юлий, тут же уснули на своих койках рядом с кают-компанией. А когда проснулись, подводная лодка уже стояла, пришвартованная в Ленинградском морском порту. Там их уже ожидал лимузин, чтобы доставить в Кремль, на встречу с маршалом Берией.

— Санкт-Петербург, Петроград, Ленинград… Может, определитесь наконец? — сказал Аллан.

— И тебя с добрым утречком, — ответил Юлий.

Юлий и Аллан уселись на заднее сиденье лимузина «хамбер-пульман» — от Ленинграда до Москвы предстояло ехать целый день. Раздвигающаяся стеклянная перегородка отделяла водительское место от… салона!.. где находились Аллан и его новый друг. В салоне к тому же имелся холодильник, а в нем — вода, лимонад и всевозможное спиртное, впрочем без него пассажиры пока обходились. Рядом стояли вазочка с мармеладом и целое блюдо конфет из натурального шоколада. Машина и ее внутреннее убранство являли бы собой блистательный образец советского социалистического инженерного искусства, не будь все это импортировано из Англии.

Юлий рассказывал Аллану о своем прошлом, среди прочего — как он учился у нобелевского лауреата, новозеландца Эрнеста Резерфорда, легендарного физика-ядерщика. Вот почему Юлий так хорошо говорит по-английски. Аллан, со своей стороны, поведал изумленному и продолжающему изумляться Юлию Борисовичу о своих приключениях в Испании, Америке, Китае, Гималаях и Иране.

— Что стало потом с тем англиканским пастором? — спросил Юлий.

— Не знаю, — сказал Аллан. — Либо он обратил в свое англиканство всю Персию, либо его больше нет в живых. Либо ни то, ни другое, но это наименее вероятно.

— А вот это уже в некотором роде вызов Сталину и Советскому Союзу, — откровенно заметил Юлий. — Помимо преступного сомнения в победе революции, еще и дурной прогноз насчет жизни и здоровья…

Юлий вообще разоткровенничался. Он честно выложил все, что думает о маршале Берии, главе госбезопасности, который ни с того ни с сего стал еще и главным руководителем атомного проекта.

У Берии, скажем прямо, ни стыда, ни совести. Он пользуется женщинами и детьми для своих забав и, говорят, отправляет антиобщественных элементов в исправительные лагеря, если не сразу на тот свет.