Одна отдельно счастливая жизнь - Виталий Вольф

В эти годы я строил кооператив на Речном вокзале и зашел как-то к Попкову рассказать. Он был один, в плохом настроении и в одиночестве выпивал. Я очень был удивлен, но присоединился. Через какое-то время Витя “раскололся”. Оказалось – в Третьяковку, где висела его любимая картина “Воспоминания. Вдовы”, директору галереи Лебедеву позвонили из ЦК КПСС и устроили скандал: “Вы что себе позволяете? Зачем вы этих старух повесили? Снять немедленно!” Я говорю: “Чья-то дурь, как обычно. Кто-то выслуживается! Не обращай внимания!” – “Не в этом дело! Мне точно сказали: Решетников настучал! Пока он в Академии, мне ходу не дадут!” – “Вить, но ведь кто-то рассказал тебе об этом звонке, может быть, у тебя и в ЦК есть поклонники, друзья! Глядишь и помогут! Не вечно же Решетников будет!” Не знаю, убедил ли я Попкова, но мы выпили за неизвестных друзей и закусили селедочкой с картошечкой. И пошли гулять в Зачатьевский монастырь. Золотое было время!

Последний, кажется, разговор получился у нас очень грустный – по моей вине. Виктор хотел, чтобы я вошел от секции “Промграфики” в правление МОСХа. Тогда составлялись списки для каких-то выборов. Я, не придав значения этому предложению, сразу отказался. Сослался на свою нелюбовь к общественной суете: “Не люблю, не могу”. Виктор всерьез обиделся: “А я – люблю, что ли? Просто это нам всем надо, надо команду свою создавать, а то опять мафия все места займет”. Разговор не получился. Виктор молча отвернулся, стал смотреть в пустое окно… Затем, как бы успокоившись, он протянул мне руку и, так же в молчании, мы простились. Прошло немного больше года, и по Москве разнеслась весть о трагической смерти Виктора Попкова. И только тогда пришло осознание, какой великий, неповторимый талант мы все потеряли.

Летом 1993 года меня попросили сделать несколько рекламных плакатов для двух малоизвестных фольклорных ансамблей. Просьба была довольно странная, так как денег у заказчика не было, все мыслилось “на общественных началах”. Чтобы сразу отказаться, было по крайней мере три причины: неинтересно, непрестижно и к тому же бесплатно. Но заказчица с таким энтузиазмом и восторженностью рассказывала о молодых самодеятельных танцорах и музыкантах из Кишинева и Сыктывкара, о том, как она хочет от души, бескорыстно помочь им показать себя в Европе, на Всемирном фольклорном фестивале в Ницце и Мартиге – что не заразиться ее романтизмом было невозможно. К тому же я вспомнил, что у меня было несколько акварельных композиций, оставшихся от какой-то старой работы. Мы запросили оргкомитет фестиваля, не интересует ли их выставка на тему “Танцы народов СССР”. Так я, неожиданно для себя, стал членом большой артистической группы, в составе которой, в конце июля 1993 года, прибыл во Францию, в городок под названием Ницца, хорошо известный всем советским гражданам.

Тут меня и ждал удар. Оргкомитет фестиваля не нашел денег на аренду помещения для выставки и предложил мне остаться участником фестиваля “без определенных обязанностей”. Что может быть лучше: море, солнце, пляжи Ниццы – и полная свобода на две недели! А потом – еще более крупный и интересный фестиваль в Мартиге, а потом поездка по городам Прованса. Проблем оставалось только две – страшная жара и особый режим жизни участников, которому я должен был строго подчиняться. Разместили все делегации в обширном зеленом студгородке, охраняемом суданскими неграми с автоматами. Рано утром, после обильного завтрака в общей студенческой столовой, все артисты садились в автобусы и уезжали на репетиции до обеда. На все это время комплекс студгородка наглухо закрывался для входа и выхода, т. е. никому ни войти, ни выйти было невозможно. Охрана здесь не разговаривала, а держала палец на спусковом крючке. После обеда, в 17 часов автобусы уезжали на концерты и возвращались в 22 часа, т. е или сиди дома, или жди до ночи – и никаких вариантов.

Первые дни я наслаждался бездумно морем, загорал и плавал. Широкая полоса галечного пляжа в то время тянулась вдоль всей Английской набережной – Promenade des Anglais. Но вскоре стало скучновато.

Я купил автобусный билет на 10 дней и решил поездить по Лазурному берегу. Возле Сада Альберта I сел в старенький автобус и поехал без цели куда-нибудь, глядя в открытое окно.

Так я доехал до местечка Фрежюс и вышел на остановке, поняв, что из окна ничего интересного не увижу. Времени было много, и, глядя на указатели, решил пойти до Сан-Рафаэля: название понравилось, в нем было что-то ренессансное. Но первое, что я увидел, это огромные рекламные щиты на белых высоких столбах, обступившие оживленный перекресток. Мы еще не слыхали, по крайней мере я, о цифровой печати, и меня поразили качество полиграфии и грандиозные размеры. Не знал, что очень скоро Москва всех переплюнет в рекламной гигантомании!

Людей из-за жары совсем не было, кроме двух унылых проституток на высоких каблуках. Вскоре блеснуло море, воздух изменился, и я вышел к огромному песчаному пляжу, заполненному тысячами людей и рядами красно-белых зонтов. Я лихорадочно вспоминал обрывки французских фраз, сетуя, что не успел купить даже разговорник. После чинной и строгой Ниццы здесь царили анархия и непосредственность. Музыка неслась со всех сторон, что в Ницце было запрещено. Я бросился в воду, проталкиваясь среди орущих детей и мам. Море было мелкое и густонаселенное. Уже на берегу кто-то обратился ко мне с вопросом. Я, чтобы пресечь разговор, отрицательно замотал головой: “Простите, у меня плохой французский, я из Москвы”. Это было очень неосторожно – парень заорал на весь пляж: “De Moscou! De Moscou! Russe! Gorbachev!” Образовалась толпа, все кричали “Gorbachev!” и стремились что-то сказать, похлопать по плечу, тянули пачки сигарет. Оставалось только всем кивать и улыбаться. Я не мог им объяснить, что Горбачева у нас уже давно нет. Кто-то стал мне говорить, что на этот пляж высадился когда-то Наполеон, прибыв из своего Египетского похода. Оказалось, что я понимаю лучше, чем говорю. На обратном пути автобус был полон детей, и я прислушивался к их щебету, стараясь понять отдельные слова. Автобус шел небыстро, часто останавливался, водитель объявлял: “Antibes! Saint-Cézaire! Antheor! La Napoule!” На каждой остановке хотелось выйти и пройтись пешком, посмотреть, что это! Но надо успевать к обеду, а то негры не пустят! Моя остановка – “Rue des Euvcaliptes”.

Вечер я проводил в кафе на пляже Negresco, где все стоило одинаково – 15 fr. Как всегда, оказался доброжелатель рядом: “А вы видели античную Ниццу? Арену? Я там живу – могу вам показать!”. Сели в его “фиат” и вскоре увидели прекрасные руины античного театра с огромной аркой. Они совсем не входили в образ Ниццы как модного курорта. Еще была “Стена Аполлона”, что-то вроде парка скульптур. Античная, греческая Ницца.

Но была в голове у меня одна мечта идиота – увидеть Сент-Пол. Восемь лет назад, когда мы, будучи в круизе, неслись автобусом по Лазурному берегу, экскурсовод сказала, что тайное место отдыха художников и киношников Франции – именно Сент-Пол (Saint-Paul). Но его не было даже на карте, которая висела у нас в спальне, в Лицее. Автобуса из Ниццы туда не было. Мой новый знакомый Клод сказал, что надо ехать через Grasse, а в Grasse можно попасть через Antibes. Получалось очень сложно, но в какой-то день я решил отправиться пораньше и пожертвовать, если не буду успевать, даже общим обедом. Обеды эти, в огромной столовой общежития, сразу стали символом всеобщего разноплеменного общения, поцелуев, приветствий – чему способствовали обязательные 2 литра красного вина на каждом четырехместном круглом столике.