Порочная страсть - Колин Маккалоу

Эта картина, такая мирная, неожиданно смягчила ее и успокоила. В конце концов, отчего она так рассвирепела? Почему напустилась на своих подопечных? Откуда это желание разорвать в клочья первого, кто под руку подвернется? Потому что все они напились? Потому что Люс просто кривлялся в своей обычной манере? Или потому, что у нее больше нет веры Майклу, с тех пор как он отвернулся от нее в кабинете? Да, возможно, ее подопечные перебрали виски, но ведь они всего лишь люди, а человек слаб. Разве можно винить их за это? А что касается Люса, то его выходки нисколько ее не волновали. Выходит, главная причина ее гнева – боль и неуверенность в Майкле.

Она ощутила вдруг страшную усталость. Промокшая и потемневшая от пота одежда без нижнего белья натирала кожу. Ладно, сейчас она переведет Майкла в соседнюю комнату, и можно будет сходить в душ.

Часы на бюро показывали половину третьего, а Майкл спал таким глубоким сном, что у нее не хватило духу его разбудить. Он даже не пошевелился, когда Онор вытянула из-под него покрывало и укрыла его.

Бедняга Майкл стал жертвой Люса, который твердо решил отплатить ей за маленькую мисс Захолустье. Должно быть, эта ночь показалась ему манной небесной: все напились до полного отупения, Наггет лежал с головной болью, – и когда Майкл отправился в баню, Даггет понял, что путь свободен. Ей хотелось верить, что Уилсон не поощрял его притязаний и, конечно, просто велел проваливать. Он не уступал Даггету в силе и не боялся его кулаков. Но, возможно, его пугало другое – власть, что обрел над ним Люс? Ах если бы только она лучше понимала мужчин!

Похоже, это ей предстоит спать в соседней комнате без простыней, если она не наберется мужества и не разбудит Майкла. Пока же можно отложить решение и принять душ. Сестра Лангтри стянула с крючка за дверью ситцевый халат и отправилась в баню, где сбросила брюки и куртку и, млея от блаженства, встала под слабые тепловатые струи. Иногда ей казалось, что вода очищает не только тело, но и душу, и нет в жизни большего наслаждения, чем чувствовать себя чистой. В такую влажную ночь невозможно вытереться насухо, поэтому сестра наскоро обтерлась полотенцем, набросила свободный халат, некое подобие кимоно, запахнула полы и, завязав на талии пояс, подумала: «Черт побери, и почему это я должна спать на матрасе, полном ползучих тварей? Майкл, как только очухается, вполне способен перебраться на другую койку!»

Часы показывали уже пять минут четвертого. Сестра Лангтри бросила на пол в углу пропитавшуюся потом одежду, подошла к кровати и мягко, несмело коснулась его плеча. Он не проснулся, и Онор, мгновение помедлив, все же решила его не тревожить. Слишком измотанная, чтобы посмеяться над собственной нерешительностью, она опустилась на стул возле кровати и, поддавшись внезапному порыву, погладила Майкла по голому плечу. Слишком часто приходилось ей подавлять в себе желание прикоснуться к нему, чтобы на этот раз удержаться. Такому чувству невозможно противиться. Она пыталась вспомнить, каково это: ощущать под пальцами кожу любимого мужчины, – и не смогла, возможно потому, что между Майклом и тем, другим мужчиной, которого она касалась давным-давно, протянулась целая жизнь и нагромождение событий вытеснило из памяти чувственные воспоминания. Более шести лет подчиняла она свои чувства и желания чьим-то неотложным нуждам, и только сейчас вдруг с изумлением поняла, что не сожалеет об этом, не тоскует и не страдает от нестерпимой муки.

И вот появился Майкл – настоящий, живой. Как ей хотелось коснуться его тела! «Вот мужчина, которого я люблю, – подумала Онор. – И мне все равно, кто он такой и что там написано в его карте».

Ее ладонь гладила его плечо, поначалу робко, потом увереннее, легкими круговыми движениями. Прикосновения все больше походили на ласку. Настал ее час, и она не испытывала стыда, хотя знала: Майкл никак не показывал, что хочет этого. Она прикасалась к нему с любовью ради себя самой, из желания доставить себе удовольствие и сохранить воспоминания об этих мгновениях счастья. Захваченная восторгом, опьяненная ощущением близости, она наклонилась и прижалась щекой к спине Майкла, замерла на мгновение, потом повернула голову и коснулась теплой кожи губами, словно хотела изведать ее вкус.

И вдруг Майкл повернулся. Это было так неожиданно, что она вздрогнула и в ужасе отшатнулась. Боже, что она натворила! Выдала себя, показала свою слабость! Стыд и злость сжали ей горло. Майкл схватил ее за плечи и поднял так быстро и легко, без малейшего усилия, что она даже не почувствовала, как оказалась в воздухе. Он не был резким или грубым; одно ловкое движение – и она уже сидела на постели, подогнув под себя ногу, а руки Майкла обнимали ее за талию, голова уткнулась в грудь, и все его тело сотрясала дрожь. Онор без стеснения обхватила его руками, и оба замерли, пока у нее бог весть откуда взявшаяся дрожь не унялась.

Наконец пальцы Майкла разжались, руки легко скользнули по ее талии, развязав пояс, он распахнул полы ее халата и приник лицом к обнаженной коже. Его ладонь легла ей на грудь так трепетно, почти благоговейно, что у растроганной Онор от нежности сдавило горло. Он поднял голову и слегка отстранился, и она потянулась к нему, нетерпеливо повела плечами, освобождаясь от халата, обхватила ладонями его шею и прижалась к горячему телу грудью, прильнула губами к губам, отдаваясь полностью поцелую, предвкушая большее.

Закрыв глаза, ощутив каждой клеточкой, что Майкл так же жаждет ее, она позволила любви захлестнуть ее, затопить до краев. Майкл пробудил в ней ощущение безграничного, полного счастья – чувство давно забытое, ставшее уже неважными, хотя и знакомое, – но пронзительная, почти болезненная, острота этого чувства казалась до странности новой, неизведанной.

Они стояли на коленях друг перед другом, и его ладони скользнули вниз медленно, нерешительно, словно он хотел продлить каждое мгновение этой сладкой муки, а она не нашла в себе сил, чтобы притянуть его к себе или оттолкнуть, ее захватило предвкушение чуда.

На следующее утро, незадолго до семи, сестра Лангтри тихо выскользнула из комнаты, уже в строгой дневной форме – в сером платье с целлулоидным воротничком и манжетами, в красной пелерине и с белым сестринским платком на голове. Начищенная до блеска пуговица на шее сияла в лучах восходящего солнца. В то утро Онор одевалась особенно тщательно, как и полагалось женщине, отмеченной печатью любви. С улыбкой на губах она подставила лицо солнцу, приветствуя новый день, и с наслаждением потянулась, прежде чем приступить к делам насущным.

Никогда еще дорога к бараку «Икс» не казалась ей такой долгой, хотя в действительности заняла времени ничуть не больше, чем обычно. Она не жалела, что не разбудила Майкла, а просто отправилась на дежурство. За всю ночь они оба не сомкнули глаз, и лишь только около шести, когда она выбралась из постели и скрылась за дверью, Майкл уснул. Прежде чем принять душ, она вспомнила, что нужно вернуть на место планки жалюзи на окне соседней комнаты, и занялась этим, а когда вернулась к себе, примерно через полчаса, Майкл уже крепко спал. Перед уходом она поцеловала его в губы, но он даже не шелохнулся. «Ничего, еще успеется, – улыбнулась Онор. – У нас вся жизнь впереди». Вскоре им предстояло возвратиться домой. В конце концов, она выросла на просторах Австралии, и ее не пугала жизнь на природе, вдали от больших городов с их благополучием и комфортом. Вдобавок Мейтленд не так уж далеко от Сиднея, а содержать молочную ферму в долине Хантера не такой тяжкий труд, как разводить овец или выращивать пшеницу на западных землях.