Мисс Черити - Мари-Од Мюрай

Все двести пятьдесят экземпляров разлетелись, и торжествующий герр Шмаль заговорил о повторной публикации.

За все лето я ни разу не виделась с кузинами в Дингли-Белл. Двадцатидвухлетняя Лидия отправилась в путешествие по Европе, чтобы убедиться в том, что с англичанами никто не сравнится. Посетив Париж, Рим, Флоренцию, Венецию и Женеву, она нашла парижан вульгарными, итальянцев — грязнулями, а швейцарцев — занудами. В конце концов на Английской набережной в Ницце она познакомилась с сэром Эдвардом Хоуиттом, и уже велись разговоры об их помолвке. Энн оскандалилась, появившись с Кеннетом Эшли в Брайтоне и выйдя с ним на сцену. Все эти слухи мне приносила миссис Картер, которая узнавала их от тетушки Дженет, а позже Энн сама их подтвердила. Но сначала она поздравила меня с книгой (которую мы недавно издали вторым тиражом), осведомилась, много ли я заработала, а потом поинтересовалась, предполагаю ли я стать знаменитой и как к этому относятся мои родители. У нее была манера засыпать вас вопросами, то и дело передвигая окружающие предметы с места на место, так что в конце концов вы сдавались и начинали отвечать на ее вопросы что попало.

Все это казалось ей забавной игрой.

Чтобы заглушить голос кузины, я мысленно повторяла: «Могу тебе невесту предложить. Она богата, молода, красива, воспитана как знатная синьора, один порок имеет, но немалый: она сварлива просто нестерпимо, строптива и груба сверх всякой меры…»

Интересно, а что скрывается за папиными «вот именно»? Я распрощалась с кузиной. Кажется, она не заметила моего раздражения. Поднявшись к себе, я попыталась выкинуть все неприятные мысли из головы. Если мистер Эшли хочет запродаться мегере — на здоровье! Я чуть было не порвала его записку, которую всегда носила при себе. Но все-таки остановилась и приказала себе думать о чем-нибудь приятном. Например, о «Мастере Питере». Второй тираж расходился медленнее: все знакомые уже купили книгу. Но ее так хвалили взрослые, а дети так радовались ей, что у меня появилась уверенность в собственных силах.

Тут мне пришла в голову дерзкая идея: лично отправиться к Альфреду Кингу и показать ему «Мастера Питера». Книга смотрелась гораздо лучше, чем тетрадка с рисунками. Но самое главное — я была готова поменять финал, если бы это поспособствовало изданию книги у «Кинга и компании». Мне очень хотелось увидеть свою книгу в соседнем книжном магазине. Но я не решилась открыть свой план герру Шмалю. Он считал «Мастера Питера» совершенством и пришел бы в ярость, поменяй я хоть запятую.

Утром в понедельник я вышла из дома под дождем и впервые в жизни наняла кэб.

Деньги, особенно лично заработанные, прибавляют уверенности в себе. Моя застенчивость исчезла без следа.

Издательский дом занимал три этажа черного величественного здания и не шел ни в какое сравнение с конторой Дампфа, располагавшейся в глубине внутреннего дворика. Туда-сюда с озабоченным видом сновали клерки. Один из них чрезвычайно вежливо осведомился о цели моего визита.

Ответив «нет», я покраснела. Клерк попросил меня подождать минутку и испарился. Я огляделась. Комната, где я находилась, являлась чем-то средним между гостиной и кабинетом. Стопки книг возвышались на двух столах. Я достала украдкой «Мастера Питера» и сравнила с другими книгами. Моя выглядела скромнее, но ничем не хуже. За спиной хлопнула дверь. Я вздрогнула, побаиваясь встретиться с Дампфом Номер Два.

Я обернулась. Передо мной стоял молодой человек лет тридцати, очень бледный и худой.

Он смотрел куда угодно, только не мне в глаза.

Он поклонился и указал на стул.

Он залился краской. Я догадалась, что он застенчив, и его смущение тут же передалось мне. Для людей застенчивых нет ничего хуже, чем встретить себе подобного. Будто ваше отражение вас передразнивает.

Мне стоило титанических усилий вручить книгу мистеру Кингу, а ему — не менее титанических усилий взять ее и открыть. Вначале он пролистал ее осторожно, словно в любой момент она могла взорваться прямо у него руках. Когда ничего страшного не случилось, мистер Кинг сдвинул брови и принялся внимательно изучать все сначала, а я исподтишка изучала его самого. У него были тонкие черты, которые можно было бы назвать женскими, если бы не черные как смоль усы. Худые белые руки напоминали мне о чем-то, вернее о ком-то.