Фамильный оберег. Камень любви - Ирина Мельникова

— Сейчас и накормить — не накормят, и в дом не пустят, — скривилась Людмила. — Законы рынка: хочешь есть — плати, а ночевать — так вон за околицей пустырь, ставь палатки — и живи! И ничего, что на пустыре помойка, и стаи бродячих псов за кусок порвут. А ночью местные кавалеры, в дымину пьяные или обкуренные, покоя не дают…

— И раньше пьянства хватало, — улыбнулась Ольга Львовна. — Единственно, наркоманов не было, и участкового как огня боялись. В магазинах, правда, шаром покати. На полках трехлитровые банки с зелеными помидорами да с березовым соком. А в любом деревенском доме на столе все, чего душа пожелает: пироги, сало, мясо копченое, а уж про картошку, особенно, молодую, огурчики малосольные, помидоры, грибы, варенье и поминать не стоит! Весь слюной изойдешь! Яйца, молоко парное, варенец, масло, сметана… Это, как полагается, у каждой хозяйки в закромах. Накормят, и с собой котомку соберут… Помню, принесли мы в лагерь туесок яиц, пару ковриг хлеба, картошки молодой да огурцов, а еще трехлитровую бутыль браги нам одна бабуля всучила. Мы с подругой не знали, что это такое. Думали квас такой, сладенький… Начальник экспедиции нас отругал, дескать, побирушки вы этакие. Мы до слез обиделись. Какие мы побирушки? Люди от чистого сердца давали. Мы и отказывались, и объяснили, что до лагеря далеко, не унесем. Так одна из бабуль велела своему деду лошаденку запрячь, тот нас до места и добросил.

Ольга Львовна вновь вздохнула.

— Хорошие люди были, чистые, светлые. «Консервы, — спрашивают, — едите? Борщи из банки? А у меня вон капуста на грядке, и морковка, и лучок зеленый». Помню, одна бабуля нам сноп щавеля нарвала, а другая неделю по ведру парного молока в лагерь приносила, пока мы возле той деревни стояли. А деньги предложишь — засмущаются, отнекиваться начинают. «Не по-божески!» — говорят. И это в те времена, когда по-божески жить не полагалось. Сейчас вот все разрешено, вон даже президент в храме молится, а бесовство да кощунство махровым цветком распустились. Но не будем о печальном! — Ольга Львовна улыбнулась. — Нас начальник «продотрядом» прозвал, а после того, как нашей бражки отведал, смилостивился, и уже не ругал за деревенские подарки. Только умолял не усердствовать… Правда, он нас особо никогда не бранил, может, потому, что мы лучше и быстрее других нужные сведения добывали.

Ольга Львовна вновь поправила подушку, улыбнулась печально.

— Золотое время, чудесное! Оттого, что молодыми были, наверно. Доверчивыми, искренними. И старики это чувствовали…

— Татьяна! Люда! — в палатку заглянула Ева. — Долго вас ждать? Бегом в штабную палатку! Анатолий уже сердится!

— Сейчас! Совсем забыла! — смутилась Татьяна и посмотрела на своих помощниц. — Управляйтесь без нас. Начальство требует на ковер!

Поймала недоуменные взгляды, но объяснять ничего не стала. Вышла поспешно вслед за Людмилой. Та вообще обошлась без лишних слов. Накинула куртку и молча последовала за Евой. Татьяна догнала их уже на подходе к ступенькам, ведущим из ложбины наверх.

Дождь прекратился, но тучи по-прежнему затягивали небо. Луч Евиного фонарика едва пробивал плотный кокон темноты. Все вокруг пропиталось водой, ноги то и дело проваливались в мелкие рытвины, лужи, подошвы скользили по траве и раскисшей почве. С горем пополам они преодолели подъем и вышли на поляну. Там было светлее, уже горели костры, возле которых толпилось мужское население лагеря, пытаясь согреться и обсушиться. Рядом, между металлическими опорами кухонного тента, растянули веревки, на которых развесили мокрые одеяла и спальники. Вероятность, что они просохнут, была небольшой, поэтому, как ни крути, нынешняя ночь могла показаться экспедиционному люду бесконечной.

Ева, словно почувствовав ее настроение, обернулась на мгновение:

— Не дрейфь, подруга! Бывало и хуже!

Тихо засмеялась Людмила.

— Помнишь, Ева, как спасались от степного пала в озере и молили Бога, чтобы послал дождичек?

— Помню, — вздохнула Ева, — часа три сидели. Весь лагерь в одночасье выгорел. Тогда бы сегодняшний дождичек! А сегодня к костерку бы поближе. Или к боку теплому прислониться. Да поспать чуток!

Она сомкнула руки на груди.

— Эх, обнял бы кто-нибудь, согрел!

— Сейчас согреют! — весело пообещала Людмила и пропела:

Командир наш сердит,

Нас ругает и бранит…

Ева мигом подхватила:

Что мы девки спорые,

Но дюже бестолковые…

Татьяна удивилась. Надо же, нашли повод для веселья, частушки распевают. Но чего им не распевать? На их же глазах человека не убили! И в подозреваемых они не числятся. А вот у нее в перспективе ничего хорошего, лишь новые объяснения с полицией. Стоило Татьяне прийти в себя после аварии, как в палату к ней тут же наведался следователь. Поэтому она знала, насколько эти объяснения неприятны, даже в том случае, если ты не виновен. Но теперь вряд ли все обойдется, как в прошлый раз. По факту убийства непременно возбудят уголовное дело. Наверняка будут допрашивать. И хорошо, если определят в свидетели, а не в обвиняемые. Слишком зыбкая грань между этими понятиями, особенно, если тебе нечего сказать в свое оправдание…

Татьяна горестно вздохнула. И с какой дури она схватилась за нож? Сегодня, наверное, с пеленок любой россиянин знает, что такое вещественное доказательство. Отпечатки следов пальцев как раз и являются несомненными уликами против преступника. Попробуй теперь объяснить следователям, что она случайно оказалась на месте убийства и по глупости залапала орудие преступления! Правда, труп пропал… Но проблемы ведь не исчезли?

Ева и Людмила, оживленно болтая, шли впереди. Татьяна, едва поспевая за ними, плелась сзади. У самого входа в штабную палатку встретили Игоря Полежаева с бутылкой нашатырного спирта в руках.

— Ольга Львовна просила. Передайте ей, пожалуйста, — сказал он, протягивая бутылку Татьяне.

— Хорошо, передам, — кивнула она и вошла вслед за Евой в палатку.

Игорь и Людмила замешкались на входе.

— Вернулся завхоз? — спросила девушка.

— Нет, чтоб его! — ругнулся дендрохронолог. — Видно, застряли где-то. Хотели заправить генератор, чтобы свет дать в лагере, да кухню запустить, глянули, а в бочке пусто. Валяется на боку, остатки солярки в землю ушли…

— Как солярка могла вылиться? — поразилась Людмила. — Там же пробка, фиг открутишь!

— Откуда мне знать? — удивился в ответ Игорь. — Забыли завернуть, наверно. Буря налетела, бочка упала. Понимаешь? Меня другое волнует…

Дендрохронолог что-то еще сказал Людмиле. Та недовольно буркнула в ответ, но Татьяне было уже не до их перепалки. Она наконец увидела Анатолия.

Он стоял в окружении пяти или шести молодых мужчин и женщин. Некоторых из них Татьяна знала. Женщины — сотрудницы музея, а мужчины, кажется историки, преподаватели университета. Чувствовалось, что все немного подавлены, но не напуганы. И, похоже, уже обсуждали какие-то проблемы — деловито и сосредоточенно. Надо сказать, Татьяне сразу понравилось, как в экспедиции решались археологические задачи — бойко и весело, иной раз и непечатные словечки проскакивали. Спорили громко и даже ругались — беззлобно, не оскорбляя, не унижая друг друга. Но сейчас мужчины и женщины лишь изредка перекидывались фразами — непривычно тихо, без шуток и смеха — и не сводили глаз с начальника экспедции, как если бы он сообщал нечто важное. Анатолий же вовсе никого не замечал, кроме своих собеседников, настолько был увлечен разговором. Правда, покосился на вошедших, но промолчал и отвернулся. И взгляд у него был отрешенным, он не понял, кто именно вошел в палатку. В общем, люди занимались серьезным делом и не отвлекались на чепуху.