Прах (сборник) - Михаил Киоса

Паха застыл в нелепой позе и от удивления икнул – громко и пронзительно. Ира, сотрясаемая болью, оледенела. Ее руку теперь простреливало до самого плеча, но физические муки уже не казались самыми важными. Вяхиревой стало страшно, нестерпимо страшно. Настолько, что она была готова отрубить себе кисть, лишь бы оказаться как можно дальше от этого проклятого подвала…

– Это чо ща было?! – ошалело спросил Паха, глядя на банкомат так, словно тот был заминирован.

– Пашенька… родной… – пролепетала Ира, из последних сил удерживаясь, чтобы не оплыть на пол безвольной тушей. – Только не убегай… разбить… разбить его нужно.

– Разбить? – сонно повторил парнишка, а затем его светлые брови поползли на лоб. – На *** такие идеи. Вы хоть представляете, какой за это срочина светит?

– Да в жопу твой срок, – хрипло простонала Вяхирева, изворачиваясь так, чтобы взглянуть парню в глаза. – Все оплачу… свидетелем буду… только разомкни, Бога ради, эту блядскую щель!

Глаза застилали слезы, а в ушах ревело, как при пробоине в трюме корабля. Красный зрачок видеокамеры банкомата, казалось, смотрел на пленницу с показным сочувствием. В голове бились сотни мыслей, не находивших ответа: где охрана, почему в банк не поступил сигнал тревоги, как автомат может работать без подключения к электросети?

И что за рычание, ради всего святого, они только что слышали?!

Теперь Вяхирева почти висела на фасаде железного шкафа. Рука ее, потерявшая чувствительность до самого локтя, изогнулась под очень странным и опасным углом, позволив девушке опуститься на колено.

Кисть и запястье словно стерли волшебным ластиком, предварительно вколов слоновью дозу лидокаина. Упершись в раззявленные шторки, набухшая кровью манжета пальто начала морщиться складками – след от часиков на коже уже скрылся в голодной щели банкомата.

– Он меня всасывает… – всхлипнув, добавила Иришка и неожиданно улыбнулась Павлу. – Представляешь?

И поразилась: куда только делось острейшее желание вопить и сражаться, куда делись мгновенно пересохшие слезы? Паха шумно сглотнул и хрустнул тонкими разрисованными пальцами. Осмотрелся, на миг заставив Иру подумать, что решил сбежать.

Но тот почти сразу рванулся в отгороженную зону, где хранились дворницкие инструменты. Сорвал предупредительную ленту, схватил и тут же отбросил лопату. Выдернул из стойки железный ломик-ледокол. Потряс им, словно острогой, и ринулся обратно к банкомату.

Бежал Паха дурно. Прицельно, решительно, будто хотел с разбегу таранить, но в раскоряку, разболтанно. Только и успел крикнуть:

– Отвернись!

А затем подскочил к «бабломёту» и, не дожидаясь, пока охнувшая Ирка спрячет лицо за воротником, с размаху шибанул по зеленой боковине, будто в лапту играл.

Иришка ждала лязга. Колокольного грохота и звона битого стекла. Но вместо этого по подвальному холлу прокатился странный глухой звук, будто ударили по чему-то костяному, словно черепаший панцирь. Или скорлупа, очень прочная и вовсе не полая.

Паха выматерился, фыркнул, размахнулся и ударил еще раз, теперь оставив на углу агрегата внушительную вмятину. Банкомат снова ответил костяным эхом. А затем запоздало завибрировал от основания до видеокамеры, заставив раздробленные кости Вяхиревой отплясывать в унисон. Девушка снова закричала.

Продолжая брызгать слюной, парнишка перехватил лом, будто метательное копье. Подскочил сбоку, зарычал и обеими руками вогнал лом в жестяной борт. Сбоку, на уровне того места, где прятался втягивающий механизм; даже не подумав, что в случае успеха может запросто пригвоздить и израненную кисть Вяхиревой…

Та еще раз вскрикнула, ожидая скрежета пронзенного листового железа. Но железный прут с топориком на конце вдруг с липким хлопком утонул в массивном теле банкомата, словно то было слеплено из пластилина или гигантского куска сливочного масла.

Паха, по инерции провалившийся вперед, едва не разбил нос о зеленый угол. Устоял на ногах, отстранился, все еще держась за свое грозное оружие, и в полнейшем непонимании уставился на утопленный в автомате лом.

А тот вдруг дернулся вверх.

Железное копье повело в сторону, неспешно потянуло к задней стенке, и через секунду оно прочертило стенку банкомата с такой же легкостью, как соломинка прочерчивает песок. Без скрежета, дыр или рваных краев. За ломиком-ледорубом, будто след за кораблем, оставался короткий хвост легкой ряби, тут же растворявшийся и через долю мгновения обретающий привычный вид окрашенной стальной пластины.

Глаза Павла выкатились из орбит. Рот открылся, готовый исторгать самые чудовищные звуки, какие Иришка только слышала от мужчин. Но вместо этого на волю выбрался лишь леденящий в своей беспомощности всхлип.

Парнишка отпустил инструмент, заживший собственной жизнью. Отступил на несколько шагов и побледнел так, что на лице не осталось ни кровинки.

– Он живой… – разобрала Вяхирева, оцепенело наблюдавшая за действиями спасителя.

– Живой, – повторил Паша и неловко грохнулся на костлявую задницу.

– Живой… – пробормотал он, спиной вперед отползая к травелатору.

Ира хотела закричать, но охрипшее горло не позволило. Она все еще не верила увиденному, пусть и искоса, сбоку. Она начисто отрицала факт, что у юного грабителя тоже могли начаться галлюцинации. Но она видела – и наблюдала в ту же самую секунду, – как затянутый до середины лом покачивается в борту банкомата, как зубочистка плавает по губам сомневающегося человека.

– Не убегай… – едва слышно шептала Иришка, пытаясь подняться на ноги и подламывая каблуки. – Только не убегай, умоляю…

Сейчас она отдала бы любые карты, деньги и драгоценности – да что угодно на свете! – лишь бы Паха, сопливый грабитель Паха не оставлял ее здесь один на один с этой чудовищной мразью, принявшей облик электронного финансового помощника и заманившей ее в ловушку, чтобы…

Чтобы что?

«Чтобы съесть», – услужливо подсказало перетруженное сознание, едва не свернувшись до размеров булавочной головки.

Словно прочитав ее мысли, Паха вскочил. Может быть, чтобы вновь броситься на выручку попавшей в беду даме. Может быть, чтобы дать деру и никогда не вспоминать проклятый ТЦ, парковку и банкомат, лишь кажущийся таковым. Ира этого никогда не узнала…

Нечто, затянувшее ее руку, издало короткий звук «тьфум».

Ломик выстрелил из борта «бабломёта», словно стрела. Длинная рукоять ледокола угодила парнишке прямо в солнечное сплетение, с легкостью пробив куртку, кости и плоть. Сила удара была такой, что Павла прошило навылет, а окровавленный лом вылетел из спины и с грохотом вонзился в гипсокартонную стену за траволатором. Почти располовиненный массивной насадкой для колки льда, Паха рухнул на алый от крови бетон, едва не распадаясь на две сырые блестящие части.

Ира поперхнулась. Протяжно замычала, сильно прикусив язык. И завопила, надрывая перетруженные связки и пойманной птицей забившись в смертоносном железном силке.