Срыв (сборник) - Роман Сенчин

– Надпись можно на мраморной плашке сделать. Красиво.

– А как ее прикрепить?

– Прикрутим. Надежно будет. И фотографии.

– Хорошо… Я вам верю. – И Валентину Викторовну снова стали душить слезы.

Договорилась и об ограде. Точного размера не знала, сообща с мастерами высчитали, какой она примерно должна быть. Дала бумажку с именами мужа и сыновей, свой адрес.

– Всё, в следующий понедельник привезем… Три тысячи аванса, пожалуйста.

Обменяла деньги на расписку, пошла в находящийся рядом салон фотографии.

– М-м, – грустно покивал мужчина у кассы, выслушав Валентину Викторовну. – В аварии?

– Что?

– В аварии погибли?

– Нет… Другое…

– Рамку делать на портреты?

– А как лучше?

Мужчина вздохнул:

– С рамками фотокерамика лучше, конечно, но, понимаете, сдирают их. Там и алюминия двадцать грамм, а… Ничего у людей святого.

– Тогда без рамки. И еще, – Валентина Викторовна кашлянула болезненно, – я из деревни, не могу часто туда-сюда… Вы не могли бы готовые портреты в мастерскую передать. Здесь вот…

– Да-да, я знаю.

– Только не позднее понедельника. Они в понедельник памятник повезут, ограду…

– Хорошо.

– И очень прошу вас, не обманите, пожалуйста…

Расплатилась, взяла чек. Вернулась в мастерскую памятников, предупредила, что им занесут три портрета.

– Не перепутайте только, ради бога. И… там я список оставляла. Елтышевы – Николай Михайлович, Артемий Николаевич, Денис Николаевич… Не перепутайте, очень прошу!

На нее уже стали немного сердиться, и Валентина Викторовна направилась к автовокзалу. Но, глянув на часы, увидела, что до автобуса еще три часа.

Постояла в раздумье, как провести эти три часа. Хотела было пройти по городу, посмотреть на места, где жила, работала – «может, в последний раз здесь», – зайти в библиотеку. Но не решилась – уже от мысли, что увидит дорогое и навсегда потерянное, сердце заколотилось, в горле вспух горький комок. А что будет, когда действительно увидит, заговорит со знакомыми, у которых всё хорошо…

Купила на рынке немного колбасы, мяса, сыра и – не удержалась – маленькую золотистую дыньку. Медленно добрела до автовокзала, села на скамейку. Стараясь не замечать окружающих, забыть, что она там, где прожила столько лет, где родились ее сыновья, дождалась автобуса.

Устроилась сразу за водительской кабиной – там меньше трясло – и снова отстранилась, не видела, кто заходит, кто садится рядом. Лишь когда кондукторша потребовала расплатиться, оторвала взгляд от спасительного пятнышка на стекле, протянула сорок рублей. Бесплатный проездной, положенный ей как пенсионерке, Валентина Викторовна не оформляла: не было больше сил ходить по кабинетам, собирать и предъявлять документы, торчать в очередях…

День был хороший. Ясный, теплый, какой-то ласковый. Природа вокруг, даже трухлявые строения, чудесно светились, будто на акварельной картине. И особенная тоска царапала душу – особенно острая. Лучше бы уж дождь, ветер, слякоть… По дороге от остановки к дому Валентина Викторовна услышала радостные детские визги. Не сразу догадалась, что это в детском саду – наверное, была прогулка после тихого часа.

Несмотря на тяжелую сумку, свернула в проулок. Пошла к садику. Он был тут рядом, каких-то метров двести… Шла и чувствовала, как из глаз медленно вытекают слезы, сползают по бороздкам морщин к подбородку, срываются… Визги и крики, смех уже рядом. Невысокая – по грудь – ограда из штакетника. За ней – железная ракета, грибок, турнички, горка. Бегающие дети. Две молодые воспитательницы сидят на табуретках, разговаривают.

Валентина Викторовна смотрела на ребятишек, никого особенно не выделяя, просто любуясь ими. Любуясь и тоскуя. И тут как ударило – глаза нашли мальчика лет пяти, неправдоподобно сильно похожего на Дениса. Он так же, как маленький Денис, руководил двумя другими мальчиками, так же помахивал рукой, так же недовольно хмурил брови.

Она не сразу поняла, что это ее внук.

– Родя, – позвала негромко, даже и не надеясь, что он услышит, но не могла не позвать. – Родичка.

Мальчик обернулся, увидел Валентину Викторовну. Что-то мелькнуло в его взгляде, и это что-то дало ей право поманить мальчика к себе.

– Родичка, подойди, родной.

Он подошел; другие мальчики, явно обрадованные, что ими больше не руководят, полезли в ракету.

– Родичка, я… – задыхаясь, говорила Валентина Викторовна, – я твоя бабушка. Не помнишь меня?

– Не помню.

– И папу… Артем твоего папу звали… Не помнишь?

Мальчик снова нахмурился.

– Мой папа – Саша. Мама – Ваинтина.

– Артем твоего папу звали. Артем Николаевич Елтышев. – Валентина Викторовна говорила тихо, но четко, убеждающе. – Запомни. Артем Елтышев. А тебя зовут – Родион Артемьевич Елтышев.

– Я не Ей… Я – Петъунин.

– Твоя фамилия – Елтышев! – чувствуя, что теряет голову, почти прокричала Валентина Викторовна. – Ел-ты-шев.

– Я – Одион Петъунин, – твердо ответил мальчик. – Живу – улица Заецьная, дом семь…

– Ты Елтышев. Запомни на всю жизнь! – перебила Валентина Викторовна. – Елтышев! Последний ты у меня! – Схватила мальчика за плечо, затрясла. – Запомни!.. Я в суд подам… Ишь ты!..

Подбежали воспитательницы. Одна выдернула мальчика, другая накинулась на Валентину Викторовну. Что-то верещала, отталкивая от ограды… Валентина Викторовна выронила сумку, вцепилась воспитательнице в волосы.

– Елтышев он! Поняли?! Елтышев… Мой он!

– Нина! – крикнула, вырвавшись, воспитательница. – Нин, за участковым беги!.. Дети, быстро все в группу!

Валентина Викторовна медленно сползла по ограде на землю. Громко, задыхаясь, рыдала… Через какое-то время, немного придя в себя, попыталась встать, но не смогла. Ног не чувствовала, руки срывались со штакетин.

Площадка садика, проулок были пусты. Помочь ей было некому.

Он появился в деревне в тот год, когда по пространству всего развалившегося Союза происходило торопливое, лихорадочное перемещение десятков тысяч людей. Одни бросали всё в замерзающем Норильске и селились в Красноярске, Абакане, Минусинске; другие выбирались из погружающейся обратно в феодализм Средней Азии и искали жилье в Ярославле, Вологде, Костроме; переселенцы из Казахстана заполонили Омск и окрестности, беженцы из Молдавии и с Кавказа – Ставрополье, Кубань, Липецк, Воронеж… Каплей в тех потоках стала и наша семья: за копейки продали трехкомнатную квартиру и двухэтажную дачу в столице упивавшейся суверенностью национальной республики Тувы, ставшей называться Тывой, перебрались на юг Красноярского края, купили избушечку на живописном берегу пруда, стали жить, надеясь расстроиться, поднять хозяйство, со временем купить квартиру в городе…