Энни с острова принца Эдуарда - Люси Мод Монтгомери

– Да, да! А знаете, у него ведь был соперник!.. А ну, пошла, старая кляча!.. Я так долго вдовствовала, што все думали – это безнадежно. Но когда моя девка, а она, как и вы – учительница! – отправилась работать в школу на западе, меня начала грызть тоска. Так што идея о новом браке мне пришлась по душе. А тут и Томас появился – как раз кстати! Ну, в общем, он ко мне ходил, и еще один, котораго звали Вильям Обадия Симан. Долгонько я не могла решить, кто мне подойдет лучше. Они все ходили и ходили, а я все думала да гадала и еще злилась, потому што никак не могла решить! Вильям этот был состоятельным мужиком, – и дом хороший, да и внешность подходящая. Одним словом, завидный жених!.. А ну, пошла, старая кляча!

– Ну и почему же вы за него не вышли? – поинтересовалась Энни.

– Да так ведь он-то меня не любил! – со всей серьезностью ответила миссис Скиннер.

Энни широко раскрыла глаза и с любопытством посмотрела на нее. Нет, миссис Скиннер вовсе не шутила, на губах ее не было и тени улыбки. Она просто делилась жизненным опытом.

– Три года он тоже вдовствовал, а сестра его… ишачила на него! Но потом она вышла замуж, и он решил подыскать ей замену… Дом-то у него – што надо! В таком и поишачить можно. Прямо хоромы! Што же касаемо моего Томаса, то он – нищий. О доме его только и можно сказать, што его крыша не протекает… в сухую погоду… Да нет, воо-ще домик – картинка, ничего себе! Ну да мне было все равно, ведь я влюбилась в Томаса, а наши дела с В.О. и гроша ломаного не стоили! Я долго спорила… сама с собой!.. «Ну, Кроу, – говорила я себе, так как фамилия моего первенького была Кроу, – ты можешь выйти за богатого, если захочешь, но потом пеняй на себя. Не могут же люди жить под одной крышей, ни капельки друг друга не любя! Лучше-ка выходи ты за Томаса. Он любит тебя, а ты – его, што еще для шчастья надо?..» А ну, давай, черная кобылица!.. Так я прямо и заявила Томасу, што готова взять его в мужья! Когда я приняла это решение, то не отваживалась даже взглянуть в сторону хором В.О., так как боялась новых соблазнов. А теперь мне и дела до них нет! Я просто счастлива с Томасом, – и все тут. А ну, вперед, ты, черная бестия!

– А как этот удар пережил Вильям Обадия? – спросила Энни.

– Ну, посуетился малость… Но он собирается обзавестись тощей служаночкой из Миллерсвиля, которая уж точно его окрутит. Она будет ему лучшей женой, чем его первая. Да он и не хотел жениться на ней! Просто уступил увещеваниям отца да и сделал ей предложение, не сомневаясь, что она скажет: «Нет». А она возьми да согласись! Вот так в жизни и бывает!.. Давай, давай, черная кляча!.. Хозяйничала она превосходно, но скряга была та еще! Носила одну и ту же шляпку целых восемнадцать лет! А когда купила себе новую, В.О. даже не узнал ее, встретившись с ней на дороге!.. А ну, давай быстрей, ты, кляча!.. Значит вот, хорошо, што я от него отделалась. А то мучилась бы потом всю жизнь, как моя бедняжка-кузина, Джейн-Энн! Кузина моя вышла замуж по расчету; мужа она нисколько не любила, и жизнь у нее теперь хуже собачьей! На прошлой неделе она зашла ко мне и так прямо и сказала: «Завидую я тебе, Сара Скиннер.» Сара – это еще одно мое имя. Так вот, она продолжала: «Лучше жить с милым в шалаше на обочине дороги, чем в хоромах с нелюбимым мужем!» Да, у Джейн мужик-то ничего, только странный какой-то! Термометр показывает девяносто градусов, а он одевает меховое пальто! Единственный способ заставить его делать то, што нужно тебе, это настаивать на том, штоб он сделал как раз наоборот. Но между ними нет любви, а значит, все острые углы выступают наружу… А ну-ка, давай, черная кобылица!.. Вон там, в лощине, домик Джейн. Она называет свою усадьбу Уэйсайдом. Не правда ли, ничаго местечко? Небось, вы не прочь вылезти из телеги! Поди, эти почтовые мешки намяли вам бока?

– Что верно – то верно… Но мне очень понравилось с вами ехать! – искренне призналась Энни.

– Сейчас я вас высажу! – сказала миссис Скиннер, весьма польщенная. – Дома похвастаюсь перед Томасом, што вы оценили мою езду! Он всегда так неловко себя чувствует, когда кто-нибудь делает мне комплимент!.. А ну, пошла, старушка!.. Тпру! Вот мы и приехали. Надеюсь, в школе у вас все будет в порядке, мисс! Вон тропинка через болото. По ней вы выйдете прямо к дому Дженет. Но будьте осторожны: если разок оступитесь и попадете в эту чавкающую черную жижу – пиши пропало. Никто о вас не услышит аж до Страшного Суда. Вот так же сгинула корова Адама Пальмера… А ну, пошла, старая кляча!

«Энни Ширли приветствует Филиппу Гордон!

Дорогая моя, самое время написать Вам, что здесь со мною происходит! Итак, пишет вам простая, сельская учительница, преподающая в Валей-Роуд! Живу я с мисс Дженет Свит в Уэйсайде. Дженет – симпатичная, и у нее – добрая душа. Она довольно рослая, но не слишком высокая. Крепкая, склонная к полноте, хотя ей пока нечего бояться стать тучной. Волосы у нее мягкие, каштановые, вьющиеся, но она предпочитает собирать их в пучок. В них уже просматривается седина. Лицо у нее светлое, а щеки всегда покрыты румянцем. Глаза – как незабудки – такого же голубого цвета. Кроме того, она превосходная хозяйка и любит традиционную кухню. Ей и дела нет до того, что мы можем скончаться от расстройства пищеварения, если она по-прежнему будет обильно кормить нас жирной пищей…

Она мне нравится, и, кажется, я ей – тоже. У нее была сестра, которую тоже звали, как и меня – Энни. Но она умерла молодой. Так что Дженет любит меня еще и потому, что меня зовут так же.

«Рада вас видеть! – быстро приветствовала она меня, когда я вошла во двор ее дома. – Но вы совсем не такая, какой я ожидала вас увидеть! Я-то думала, что вы тоже темненькая! Моя сестра Энни была брюнеткой. А вы – рыжеволосая!»

В течение первых нескольких минут мне казалось, что я вскоре разочаруюсь в Дженет. Но потом я напомнила себе, что уже давно избавилась от комплекса, связанного с цветом моих волос, и нечего мне, только из-за упоминания о нем, отворачиваться от людей. Возможно, слово «каштановые» отсутствует в лексиконе Дженет Свит.

В Уэйсайде мне нравится. Сам домик – маленький, и стены его окрашены в белый цвет. Он расположен в уютной лощине, в стороне от дороги. Между дорогой и домом разбиты сад и цветник, – все вперемешку. Крыльцо украшено раковинами двустворчатых моллюсков, – Дженет называет их, почему-то, «соколами». Плющ пятилистный увивает стены, а на крыше даже растет мох. Моя комнатка – рядом с гостиной. Она довольно уютная, и в ней достаточно места и для кровати и для… меня. Над изголовьем кровати висит картина, на которой изображен Робби Бернс у могилы Мэри Хайлэнд, под сенью огромной плакучей ивы. Его лицо – такое печальное! Не мудрено, что мне снятся дурные сны. В первую ночь мне снилось, что я разучилась СМЕЯТЬСЯ, представляете?! Гостиная тоже крохотная, но уютная. Одно окно заслоняет развесистая ива, так что в комнате царит полумрак, и она напоминает изумрудный грот. На креслах – такие симпатичные чехлы, а на полу – веселенькие коврики. Книги и картотека аккуратно расставлены на круглом столе, а на камине – вазы с засушенными травами. Там же, на камине, между вазами, лежат впечатляющие фрагменты надгробий: всего их пять, увековечивающих память отца и матери Дженет, ее брата, сестры Энни и одного работника, который скончался совсем недавно. Так вот, если меня вдруг упекут в психушку на днях, знайте, – тому виной эти погребальные медальоны!