Соломон Крид. Искупление - Саймон Тойн

Ствол крутнулся назад. Соломон отпрыгнул в момент, когда ружье оглушительно грохнуло, стряхнув пыль с потолочных балок, изрешетив стойло за его спиной. Соломон упал на пол, перекатился вперед, одним движением вскочил на ноги. Щелкнул передергиваемый затвор. Представилось, как девушка вслушивается в дробь шагов, ведет стволом за ними – словно подавая на него команды с радара. Эх, жаль, что не босиком. Босые ноги не так шумят, ступая по земле. Девушка догадается, что убегающий направляется к грузовичку, и если она и в самом деле такой хороший стрелок, каким объявила себя, то прицелится на упреждение. Он этой мысли Соломон застыл как вкопанный, и в сарае тут же снова раскатился грохот, а со стены впереди посыпалась щепа.

Соломон снова кинулся вперед, прыгнул, упал наземь и чуть успел коснуться земли, когда четвертый выстрел сорвал номер с заднего бампера. В ноге вспыхнула боль. Соломон сильно ударился оземь, перекатился. Теперь его заслонял от Элли мотор машины. На сапоге остались вмятины от дроби. Она не пробила прочную кожу, но ударила очень болезненно. Хотя ничего страшного. Бежать по-прежнему можно – если получится, конечно.

Опустив голову, Соломон заглянул в темный, пахнущий маслом и бензином просвет между машиной и полом. Элли крепко уперла босые ступни в землю, развернулась боком. Похоже, все еще держит грузовичок на мушке. Сирены громче. На то, чтобы удрать, осталось всего несколько минут. У девушки в дробовике еще два патрона. Если побежать, она обязательно подстрелит. Если дождаться полицейских, те обязательно передадут добычу тому, кто лазил по дому Холли с пистолетом в руке. Удрать нужно за следующую минуту. Либо не удерешь вообще.

Он осмотрелся в поисках того, что можно было бы кинуть, отвлечь внимание. Но пол совершенно чистый. Может, снять сапоги и бросить их? Но они уже спасли от ран.

Выли сирены. Элли не двигалась. Делать нечего – Соломон ухватил ручку дверцы, и та со скрипом открылась.

– Украдешь машину моего папы – убью! – предупредила Элли.

Не слишком расхолаживающее заявление. Она все равно выстрелит.

Соломон заглянул внутрь, увидел торчащий в замке ключ и вознес хвалу Богу за сельское простодушие и честность. Вытянулся, налег на сиденье – его пружины больно врезались в тело, – протянул руку и, звякнув, повернул ключ в замке зажигания. Мотор кашлянул, но не завелся. Весь мир стеклянно, переливчато засверкал – выбитое дробью стекло окатило кабину. Предположив, что противник сидит в водительском кресле, Элли взяла выше. Соломон повернул ключ снова, мотор опять закашлялся – и завелся! Большой V-образный восьмицилиндровик затряс грузовик, сбрасывая с капота стекло.

Метнувшись вперед, Соломон выскочил из кабины за мгновение до того, как дробь разодрала сиденье, где он только что лежал. Покатился, оттолкнулся, встал на ноги, побежал из тени на солнце, к своему коню. За спиной снова лязгнул затвор, сухо щелкнуло – боек ударил в пустоту. Патроны кончились.

Жеребец отдернул голову, отпрянул. Спокойнее, а то Сириус убежит. Сирены совсем близко. Полицейские машины везут людей с оружием – причем полностью заряженным. Соломон схватил коня за гриву, взгромоздился на спину, уселся так, чтобы не упасть, развернул лошадь.

И остановился.

Когда копы прибудут, они не смогут преследовать на машинах. Зато смогут верхом. Соломон направил жеребца к воротам, скинул ногой петлю, закрывавшую их, распахнул створки.

Лошади внутри зафыркали, заржали, отпрянули, предпочитая знакомую тюрьму кораля страшной неизвестности свободы. Соломон заставил Сириуса подъехать, потеснить табун к выходу. Кони идти не хотели, закатывали глаза, но потом один запаниковал и кинулся прочь, остальные – следом. Земля затряслась от грохота копыт. Табун высыпал наружу, рассеялся по пустыне, торопясь ускакать подальше от ранчо.

Ткнув пятками жеребца, Соломон последовал за беглецами. Краем глаза заметил: во двор заехала, поднимая клубы пыли, полицейская машина. Элли стояла, склонив голову, растерявшаяся от шума. Жаль, не получилось передать ей то, что сказал перед смертью Бобби Галлахер. Что последним его словом было ее имя. Возможно, еще один шанс появится позже. Но сейчас надо удирать.

Соломон догнал бегущих последними лошадей, низко пригнулся, чтобы преследователи не поняли, на каком именно он скачет коне, и погнал галопом, держась вровень с табуном, пока ранчо не скрылось из виду и пустыня не поглотила Соломона и Сириуса.

Эти люди умерли уже давно. Их было двое. Лохмотья одежды держали вместе разрозненные кости и ошметки кожи, придавали видимость человеческой фигуры. Мелкие кости валялись, белея, на земле – части пальцев рук и ног, обглоданные дочиста животными, привлеченными запахом мертвой плоти. Мух тоже хватало, и я понял, отчего их такая тьма у вагона.

Вокруг костей на земле валялись инструменты: кайло, клинья, бур – орудия горного промысла, принесенные для добычи золота, но использованные в поисках вещества, что гораздо ценнее золота для умирающих в пустыне. Лощину испещряли ямы, не меньше двадцати. Одни были глубиной по пояс, другие – немногим более царапины. Шляпы лежали рядом с голыми черепами, челюсти были распялены в посмертном крике почерневшей от жары кожей. Макушки черепов сияли белизной – и я вдруг понял отчего.

Несчастных оскальпировали.

Я застыл на месте от ужаса, словно дикари, учинившие зверство, еще прятались среди деревьев. Но пока мои глаза внимали страшной сцене, здравый смысл успокоил колотящееся сердце. Я резонно заключил, что злодейство совершилось давно и свершившие его уже покинули здешние места. Следов насилия не видно, – похоже, скальпы сняли с трупов. Не иначе проходившая мимо банда дикарей польстилась на легкие трофеи, а заодно забрала припасы и лошадей.

Я прошел дальше по лощине, осторожно пробираясь между рассыпанными костями, проверяя каждую выемку, молясь о том, чтобы отыскать хоть какой-нибудь признак воды, которую искали погибшие. Я отчаянно в ней нуждался. Но все выемки были одинаково безводными, и во мне снова поднялся страх. Без воды я тоже погибну – и это произойдет очень скоро.

Заканчивая унылые и бесплодные розыски, я заметил на длинных шипах молодого мескита клочок пожелтелой бумаги. Стянул его с колючек, осторожно развернул, памятуя о том, что солнце и ветер делают бумагу хрупкой. На обрывке уцелела лишь часть рисунка, но достаточная, чтобы узнать целое. По моей спине пробежал холодок вопреки удушающей жаре вокруг. Распознав пометки, я отшатнулся, а внутри меня все закричало от ужаса.

Затем я выбрался из лощины. Элдридж находился там же, где я его и оставил. Рядом лежала моя фляга. Изуродованная рука умирающего стиснулась в кулак, прижалась к груди. Вокруг с жужжанием вились мухи, жадно поедая кровь, сочившуюся из разорванной плоти, пятнавшую зажатый в пальцах сложенный квадратик бумаги. Я осторожно высвободил его, развернул и уложил наземь рядом с клочком, найденным близ погибших золотоискателей. Затем положил подле чужих карт свою.