В поисках правосудия: Арест активов - Билл Браудер

С этого момента обновление электронного архива судебных документов по делу приостановилось. Следующий документ появился там только спустя три месяца — 29 апреля 2016 года. Это было уведомление Федерального суда Южного округа Нью-Йорка. Апелляционный суд второго округа всё еще рассматривал вопрос о дисквалификации, но судья Гриеса, служивший федеральным судьей с 1972 года, был навсегда отстранен от дела «Превезона».

Весна 2016 года

Годом ранее, в середине мая 2015-го, на рассвете, двенадцать сотрудников французской Национальной полиции остановились у ворот роскошной виллы на шоссе Бель-Иснард в Сан-Тропе. Не было ни сирен, ни мигалок.

Старший офицер нажал кнопку интеркома. Спустя некоторое время ему заспанным голосом ответила блондинка средних лет, говорившая по-французски с явным русским акцентом. Удивленная столь ранним визитом, она с плохо скрываемым беспокойством спросила у него, в чем, собственно говоря, дело. Офицер предъявил ей ордер на обыск. Затем полицейские проследовали с ней в дом и в следующие двенадцать часов перевернули всё вверх дном. В конце дня дама была арестована и доставлена в полицейский участок Экс-ан-Прованса на допрос. На следующий день ее перевезли в Париж, где снова допросили. Этот допрос проводил Рено Ван Рюмбек, судебный следователь магистрата, ведущий расследование по отмыванию денег во Франции, связанное с делом Магнитского.

Ей было предъявлено обвинение в отмывании денег. Одновременно Рено Ван Рюмбек заморозил 9 миллионов долларов на ее счетах во Франции, Люксембурге и Монако. Это было пятое постановление об аресте активов по делу Магнитского.[11]

Обыск, арест и постановление об аресте стали прямым следствием одного из поданных нами заявлений по результатам изучения молдовского файла. Расследование информации, содержащейся в этом файле, привело нас не только в США и во Францию, но и в другие страны Европы и мира и помогло пролить свет на хитро сплетенную паутину обширной сети по отмыванию денег.

Способ отмывания денег одновременно и сложен, и прост.

Он сложен по конструкции. Если 40 лет назад преступник мог принести чемодан наличных в банк, открыть счет и депонировать все деньги, то сегодня максимальная сумма, которую можно внести или снять, составляет 10 тысяч долларов. В случае превышения этого лимита придется подавать декларацию о происхождении денег в соответствующие органы. Поэтому наличные — неподходящий инструмент для масштабного отмывания грязных денег. Преступники отмывают деньги электронными переводами, открывая сотни счетов в десятках банков на бесчисленные подставные компании-пустышки. Затем перебрасывают деньги между ними много раз и в определенных лимитах, надеясь, что ни у кого не хватит ни терпения, ни ресурсов, ни бдительности их отследить.

Но этот способ прост по сути. Отмывание денег — это не более чем перевод денег, и каждый перевод, как говорил Джон Москоу еще в 2008-м, оставляет свой несмываемый след. В случае России отмывание денег начинается с денежных переводов в этой стране, далее транзитом через Молдову, Кипр, Литву, Латвию и Эстонию, и уже после этого деньги попадают в страны назначения, такие как Франция, Швейцария и США. Когда деньги достигают этого последнего этапа, они накапливаются в банках, вкладываются в недвижимость или используются для приобретений дорогостоящих услуг и совершения покупок. Сюда относятся фрахт яхт и частных самолетов, скупка ювелирных изделий и предметов искусства и прочее.

Отмывая деньги, преступники не рассчитывали нарваться на ребят из Центра исследования коррупции (OCCRP) или на нас, в частности, на Вадима. Исследовав молдовский файл, он подготовил заявления о возбуждении уголовных дел, которые мы направили более чем в десяток стран. По многим из них были начаты расследования, и это давало Вадиму доступ к еще большему количеству банковских переводов. Получая новую информацию, он вводил ее в свою базу данных, постепенно выстраивая единую картину распределения украденных 230 миллионов долларов.

То, что начиналось как относительно небольшая база, состоящая из разрозненных электронных переводов, названий компаний и банковских документов, превратилось со временем в одну из самых емких информационных систем по отслеживанию российских денег, добытых преступным путем.

К 2016 году Вадим стал «палочкой-выручалочкой» для любого журналиста, который занимался вопросом отмывания российских денег.

В конце марта мне позвонил Люк Хардинг, британский журналист газеты «Гардиан», возглавлявший в свое время ее московское бюро. Люку около 40, волосы песочного цвета. Он выпускник Оксфорда и известен многочисленными статьями и книгами о российской коррупции. У нас с Люком была особая связь. Как и меня, его задержали в Шереметьеве, продержали там ночь и наутро депортировали в Лондон. Его российская виза также была аннулирована без объяснения причин, и по сей день он невъездной.

Он сказал, что работает над одним проектом и хотел бы заскочить к нам офис поделиться мыслями. Когда я спросил, о чем идет речь, он извинился и уклончиво ответил:

— Я не хотел бы обсуждать это по телефону.

Выражение «если ты не параноик, это еще не значит, что за тобой не следят» определенно относится к Люку. За время работы в Москве он, его супруга, тоже британская подданная, и двое малолетних детей регулярно становились жертвами омерзительных нападок сотрудников ФСБ. Эфэсбэшники неоднократно проникали к ним в квартиру на десятом этаже и в их отсутствие меняли заставки на компьютерах, устанавливали радиобудильники так, чтобы они срабатывали посреди ночи, и даже не гнушались тем, что ломали детские замки-блокираторы на окне рядом с кроватью их младшего сына. Слава богу, что никто не пострадал физически. Все эти действия были направлены на причинение психологического давления — дать Люку и его семье понять, что они находятся под постоянным контролем, очень уязвимы и беззащитны.

Люк пришел к нам в офис 22 марта. Когда мы провожали его в конференц-комнату, он попросил меня и Вадима оставить наши мобильные телефоны на столах. Мы согласились. В комнате мы увидели, как он засовывает свой мобильник в мешок Фарадея — маленький черный пакетик, который блокирует все телефонные сигналы. Это не позволяет прослушать, что происходит вокруг, если телефон взломали.

За годы знакомства я привык к его предосторожностям, но это было уже чересчур.

— К чему эти игры плаща и кинжала? — спросил я.

— Мы работаем над очень деликатной историей, — ответил он. — Нужно быть предельно осторожным.

— Ну, мы здесь одни — что же всё это значит? — спросил я.

— Извините, я дал слово своему источнику, что ничего никому не расскажу, пока история не выйдет в свет. И если вы не против, я бы хотел пробить некоторые имена по вашей базе: не связаны ли они каким-либо образом с делом Магнитского?

Несмотря на односторонний поток информации, такие беседы очень полезны и для нас, поэтому мы с радостью согласились ему помочь.