Ночи Калигулы. Падение в бездну - Ирина Звонок-Сантандер

Цезония присела на корточки около постели. Шёлк туники обтянул узкие бедра. Матрона намеренно качнула ими, чтобы вызвать у императора определённые воспоминания. Но Калигула не смотрел на Цезонию. Болезненно скривившись, он водил пальцами по лицу Друзиллы, стараясь отыскать место, где прячется проклятая болезнь.

— Выпей, Друзилла! — с настойчивой нежностью прошептала она.

Друзилла с усилием приподнялась на постели. Полуоткрытые, потрескавшиеся от внутреннего жара губы жадно потянулись к питью.

— Обожди немного. Сначала питьё отведаю я, чтобы убедиться: правильно ли смешаны травы, — Цезония поднесла к губам серебрянную ложечку.

Со стороны казалось — она отпила немного. На самом деле предусмотрительная Цезония не сглотнула ни капли жидкости. Губы её оставались крепко сжаты. Выждав подходящее время, матрона тайком отёрла рот краем туники.

— Все хорошо. Пей, — в голосе Цезонии звучали заботливые, материнские нотки.

Друзилла пила жадно, захлёбываясь питьём. Выпив до дна, откинулась на подушки со слабой улыбкой. Прикрыв глаза, она ожидала отлива боли. Жжение в груди и впрямь отступило, затаилось мягким комком чуть повыше желудка.

Калигула пристально наблюдал за выражение лица сестры.

— Тебе лучше? —допытывался он.

Друзилла слабо кивнула. Ей было хорошо. Она знала: боль потом вернётся. И она снова выпьет кубок, поднесённый руками Цезонии.

Цезония незаметно вышла из опочивальни и закрылась в своих покоях. Ей было нужно прополоскать рот чистой водой. И тщательно вымыть кубок, на всякий случай, если кто-то пожелает определить состав снадобья. Отсутствия незаметной, никому не интересной матроны не хватился никто.

Засмотревшись на умиротворённое лицо Друзиллы, Калигула не услышал размеренных ударов в дверь. Спустя некоторое время стук повторился, стал настойчивее и беспорядочнее. Выругавшись, Гай подбежал к двери рывком распахнул её. Марк Лепид едва успел отскочить в сторону.

Калигула с ненавистью уставился на Лепида.

— Что тебе нужно?! — грубо спросил он.

— Мой долг — находиться рядом с больной супругой! — ответил Лепид, поправляя тёмные завитые волосы.

Калигула внимательно осмотрел родственника от кудрей над низким лбом до сенаторских башмаков.

— Да разве ты — муж?! — брезгливо спросил он и с силой хлопнул дверью перед носом Лепида.

Расстерянно потоптавшись перед закрытой опочивальней, Лепид кисло улыбнулся и ушёл. Калигула вернулся к постели Друзиллы.

— Кто это был? — едва слышно произнесла она.

— Марк Лепид, — ответил Гай, заботливо поправляя рыжие прядки, липнущие к потному лицу.

Друзилла удивлённо промолчала. Она забыла, кто такой Лепид. В её жизни существовало двое мужчин — Гай и Луций Кассий Лонгин. Оба склонились сейчас над её постелью. Друзилла может коснуться жаркой ладони Гая, но когда тянется к Кассию — он исчезает бесследно. «Кассий в Эфесе. Это — видение», — поняла Друзилла. Она опустила руку и снова увидела бывшего мужа. Его полупрозрачный облик дрожал, словно вода, потревоженная камнем.

Калигула прижал к груди правую руку Друзиллы и с удивлением смотрел, как лихорадочно шарит в воздухе левая: словно пытается и не может дотянуться к кому-то невидимому.

— Что с тобой, Друзилла? — спросил он, чувствуя, как к горлу подступает комок неопределённой ревности.

Друзилла вздрогнула и спрятала руку за спину. Словно ребёнок, испугавшийся, что его застали за недозволенным занятием. Гай не должен догадаться, что она любит Кассия. А Кассий не должен догадаться, что она любит Гая.

«Кассий знает о моем позоре! — приплыло воспоминание из мутной глубины души. — Он не написал мне ни одного письма. Известие о разводе принял с мрачной радостью. Я принесла Кассию страдание. Но я обязана хотя бы Гая избавить от сердечной муки!»

Боль возвращалась, заставляя Друзиллу корчиться и стонать сквозь зубы. «От чего я должна спасти Гая?» — отчаянно хваталась она за обрывки мыслей. Чёрное пятно появилось перед широко раскрытыми глазами и, быстро вырастая, надвигалось на девушку. Это — опасность, страшная и неразличимая. Друзилла непроизвольно напряглась. Пятно постепенно приняло очертания Марка Лепида, склонившегося над нею и смотрящего в зеркало поверх её головы.

— Гай! — крикнула Друзилла, впиваясь ногтями в руку Калигулы.

Он приподнял её, осторожно поддерживая хрупкую, исхудавшую спину. Молча, не находя слов, уставился в дорогое лицо.

— Берегись Лепида! — слабея, шепнула она.

Чёрное пятно набросилось на Друзиллу, пожирая остатки сознания. До последней секунды она смотрела на Калигулу, прощаясь с ненормальной, извращённой, но большой любовью.

— Друзилла?.. — жалобно пролепетал Гай, всматриваясь в сузившиеся зрачки сестры. Зеленые глаза Друзиллы стали тусклыми, словно осколки грязного стекла в смрадных переулках Субуры.

Он прижался ухом к груди девушки, отчаянно стараясь уловить биение сердца. Хотел крикнуть «Нет!» так громко, чтобы священная воля императора долетела до слуха бездушных богов. Но слов не было. Мир разбился вдребезги. Не было ничего. Только мёртвая, неподвижная, холодеющая Друзилла и боль, разорвавшая на части сердце Калигулы.

Гай очнулся, когда чьи-то руки поднесли к его губам холодный ободок медного кубка.

— Выпей, благородный Гай Цезарь, — шептала женщина, чьё лицо расплывчатым пятном мерцало у его глаз.

Калигула потянулся к женщине, приняв её за Друзиллу. И грубо оттолкнул, узнав узкое, острое, похожее на меч лицо Цезонии. Матрона неловко упала на мозаичный пол, потащив за собой покрывало, за которое ухватилась в падении. Кубок с тяжёлым звоном покатился по цветной мозаике, разбрызгивая содержимое. Цезония чуть не заплакала, видя, как пропадает драгоценное зелье. Каждая капля, отражающая в себе роскошную обстановку опочивальни, стоила целый асс. Таких капель — маленьких миров — было больше тысячи.

Рабыни, скорбно вытянув лица, стаскивали тунику с тела Друзиллы. Калигула, оцепенев, видел тонкие медовые руки, плоский живот и небольшую грудь, не выкормившую ни одного младенца.

Белокурая Гета, чьё лицо уже избороздили преждевременные морщины, мочила губку в серебрянном тазике и ласковыми движениями обмывала тело покойницы. «Покойницы! — судорожно всхлипнул Гай. — Кто посмеет назвать Друзиллу этим страшным, непотребным словом?»

Неслышно ступая, в опочивальню вошли либитинарии, служители богини смерти. Бледные, неразговорчивые люди в тёмных туниках суеверно напугали императора. Неужели они коснутся его возлюбленной, смажут бальзамом бездыханное тело и подготовят его к погребальному костру?!

— Друзилла! — обхватив ладонями голову, крикнул Гай. Мёртвых положено громко называть по имени, чтобы убедиться в смерти. Но Калигулой руководил не древний обычай, а отчаяние. Он отдал бы императорский венец, лишь бы Друзилла отозвалась, услышав своё имя!