Перехватчик - Василий Головачев

На кухне стояли два холодильника: шведский «трехспальный» «Норд» и гигантский «Минск-10», а также кухонный комбайн, автомат-мойка, микроволновая печь, суперплита с восемью конфорками и автоматическим зажиганием, стеклянно-зеркальный шкаф с посудой и встроенный в стену агрегат для очистки воздуха и воды.

– Охренеть можно! – только и сказал Василий после посещения кухни.

То же самое мог повторить и Матвей, но уже после посещения туалета и обложенной черным и серым мрамором ванной комнаты, где была установлена японская ванна с гидромассажем стоимостью двенадцать тысяч долларов.

– Это как же должен жить босс, если так живет его раб! – добавил Василий, когда они уходили.

Проникли в квартиру легко.

Убедившись, что Бай дома, Василий переоделся в домашний женский халат, нацепил парик, «сделал» лицо, превратившись в смазливую «гёрл», и позвонил в дверь. Алимбаев был осторожен, открыл лишь после долгого рассматривания гостьи в дверной глазок, не отреагировав на кокетливое «приветик, я ваша соседка, не найдется спичек или зажигалки?», а открыв, получил хороший «колун» между глаз.

Допрашивала его «соседка», деловито обрабатывая пальцами болевые точки, в то время как Матвей, подволакивая ноги, играя пожилого «соседа», осматривал квартиру. В конце концов Алимбаев сдался, признавшись, что участвовал в захвате президента фирмы «Рюрик». Матвея он не узнал, а Василия, отлично справившегося с женской ролью, не знал совсем.

– Мы отвезли его на дачу Аркадия Самсоновича, – прохрипел Кирсан, стоя на четвереньках, не в силах разогнуться. – Это в тридцати километрах в Брыкином бору. Но они собирались перебросить его на… в другое место. Куда – не знаю, хоть режьте.

– Не на дачу ли Маракуца?

Алимбаев дернулся, с ненавистью глянув на «соседку».

– Не знаю никакого Маракуца..

– Знаешь, дорогой, а не знаешь – так узнаешь, когда мы подбросим твоему боссу мыслишку, что это ты его продал.

– Я действительно не имею понятия, где его дача! – заскулил Алимбаев. – Где-то на озере Великом, но точно не помню.

– Верим, Бай. Может, знает Шаровский?

– Спросите у него.

– Спросим и вернемся, если ты соврал. Добра у тебя много, весело будет гореть. Ну что, шеф?

– Сонник[36]что надо! – ответил баском Матвей. – Игрушки[37]– аж целых пять по всем углам! А видел бы ты его лепень[38]!..

Василий с любопытством заглянул в гостиную, обошел спальни, кухню, после чего и сказал короткую фразу. «Охренеть можно!»

Алимбаев попытался их задержать, вытащив откуда-то помповое ружье – у него, похоже, в каждой комнате было по арсеналу, – однако добился лишь того, что Матвей вышиб из него дух в стиле нелюбимого «унибоса» – с оборота, круговым вращением ноги и ударом в брюшину.

Главный бухгалтер фирмы «Рюрик» жил в том же районе, двумя кварталами ниже к Оке, и занимал с семьей – жена, сын – пятикомнатную двухуровневую квартиру, три комнаты на одном этаже, две на другом. Его никто не охранял, но попасть в квартиру постороннему вряд ли представлялось возможным – двойной металлический моноблок двери можно было взять только из гранатомета. Открыл вход Шаровский лишь благодаря выдумке Василия, представившегося врачом санэпиднадзора; все в том же роскошном парике, в белом халате и шапочке он выглядел очень импозантно, и Матвей, также в белом халате и колпаке с эмблемой санэпиднадзора, даже пошутил:

– Похоже, в прошлой жизни ты был женщиной.

Балуев не обиделся, посчитав слова Матвея за комплимент. Ганфайтеры обязаны были обладать незаурядными актерскими способностями, потому что нередко им приходилось проводить операцию захвата в общественных местах, маскируясь под кого угодно, скрывая желания, расчет, силу и возможности.

Дверь открыл сын Шаровского, двадцатилетний оболтус в немыслимом «прикиде», похожий на попугая, бомжа, бандита, меломана (наушники на коротко стриженной голове) и спортсмена одновременно. Матвей его уже видел однажды – отпрыск нанес отцу визит в офис, и парень ему сразу не понравился.

– Че надо? – осведомился Шаровский-младший.

– Санэпиднадзор, – простуженным голосом произнес Матвей. – Проверяем продукты на холерный вибрион. Родители дома?

– Ма, к тебе, – отступил в прихожую отпрыск.

Из полумрака возникла дородная фигура жены Аркадия Самсоновича, платиновой блондинки, похожей на жену Маракуца выражением надменного высокомерия на холеном лице.

– Что надо? – повторила она вопрос сына.

– А хозяин дома? – мило улыбнулась «врачиха». – Пока фельдшер будет проверять продукты, я хотела бы поговорить с ним об опасности покупок на рынке.

– У нас продукты только импортные, – фыркнула госпожа Шаровская. – Проходите на кухню, да обувь снимайте. Аркадий, с тобой хочет побеседовать медработник.

Шаровский выполз из спальни в халате, с газетой в руке, недоуменно поднял брови. Буркнул автоматически:

– Че надо?

Василий засмеялся, подмигивая Матвею, который подумал примерно то же самое: муж и жена – одна сатана. У Шаровских понятие «сатана» распространялось на всю семью.

Квартиру главного бухгалтера «Рюрика» осмотреть не удалось, но и по прихожей с мебелью из карельской березы, с коврами, гобеленами, зеркалами и бра можно было судить о роскоши интерьера, недоступной простым смертным.

Жена и сын потеряли интерес к «медикам» и удалились, в доме громче заиграла музыка. Матвей закрыл за собой дверь на кухню, а Василий толчком усадил Шаровского на стул.

– Где Афонин?

Глаза Шаровского полезли на лоб, он начал что-то соображать, реакция у него все же была неплохая.

– Кто вы такие? Какой Афонин? В чем дело?

Василий дал ему пощечину, Шаровский свалился со стула, схватившись за щеку, и вдруг метнулся к холодильнику, занимающему полкухни. Однако не добрался, споткнулся о ногу Матвея и врезался в холодильник головой. Сел на пол, открыл рот, собираясь закричать, и закрыл, потому что Василий показал ему мясницкий нож с широким наточенным лезвием.

– Тихо, не поднимай шума из-за ерунды. Бай сказал, что ты знаешь, куда с твоей дачи увезли Афонина. Ну, будем говорить?

– Так вы не из сан… кто вы?

– «ККК», – коротко ответил Матвей. – Не задавай лишних вопросов.

– Ш-шутите!..

– Шутим мы редко, однако после наших шуток подонки вроде тебя остаются на всю жизнь калеками. Давай адрес, может быть, и уцелеешь.

Тон, с каким были произнесены слова, равнодушно-холодный, будничный, подействовал на Шаровского сильнее, чем прямая угроза.