Прощай, оружие! - Эрнест Хемингуэй

Стоя на подножке и глядя вперед, я видел, как машина Пианиотделилась от колонны и свернула на узкий проселок, мелькая в просветах голыхветвей изгороди. Бонелло повернул вслед за ним, а потом и Аймо сделал то же, имы поехали за двумя передними машинами узкой проселочной дорогой с изгородью посторонам. Дорога вела к ферме. Мы застали машины Пиани и Бонелло уже во дворефермы. Дом был низкий и длинный, с увитым виноградом навесом над дверью. Водворе был колодец, и Пиани уже доставал воду, чтобы наполнить свой радиатор. Отдолгой езды с небольшой скоростью вода вся выкипела. Ферма была брошена. Я оглянулсяна дорогу. Ферма стояла на пригорке, и оттуда видно было далеко кругом, и мыувидели дорогу, изгородь, поля и ряд деревьев вдоль шоссе, по которому шлоотступление. Сержанты шарили в доме. Девушки проснулись и разглядывали дом,колодец, два больших санитарных автомобиля перед домом и трех шоферов уколодца. Один из сержантов вышел из дома со стенными часами в руках.

— Отнесите на место, — сказал я. Он посмотрел на меня, вошелв дом и вернулся без часов.

— Где ваш товарищ? — спросил я.

— Пошел в отхожее место. — Он взобрался на сиденье машины.Он боялся, что мы не возьмем его с собой.

— Как быть с завтраком, tenente? — спросил Бонелло. — Может,поедим чего-нибудь? Это не займет много времени.

— Как вы думаете, дорога, которая идет в ту сторону, приведетнас куда-нибудь?

— Понятно, приведет.

— Хорошо. Давайте поедим.

Пиани и Бонелло вошли в дом.

— Идем, — сказал Аймо девушкам. Он протянул руку, чтобпомочь им вылезть. Старшая из сестер покачала головой. Они не станут входить впустой брошенный дом. Они смотрели нам вслед.

— Упрямые, — сказал Аймо.

Мы вместе вошли в дом. В нем было темно и просторно ичувствовалась покинутость. Бонелло и Пиани были на кухне.

— Есть тут особенно нечего, — сказал Пиани. — Все подобралидочиста.

Бонелло резал большой белый сыр на кухонном столе.

— Откуда сыр?

— Из погреба. Пиани нашел еще вино и яблоки.

— Что ж, вот и завтрак.

Пиани вытащил деревянную затычку из большой, оплетеннойсоломой бутылки. Он наклонил ее и наполнил медный ковшик.

— Пахнет недурно, — сказал он. — Поищи какой-нибудь посуды,Барто.

Вошли оба сержанта.

— Берите сыру, сержанты, — сказал Бонелло.

— Пора бы ехать, — сказал один из сержантов, прожевывая сыри запивая его вином.

— Поедем. Не беспокойтесь, — сказал Бонелло.

— Брюхо армии — ее ноги, — сказал я.

— Что? — спросил сержант.

— Поесть нужно.

— Да. Но время дорого.

— Наверно, сучьи дети, уже наелись, — сказал Пиани. Сержантыпосмотрели на него. Они нас всех ненавидели.

— Вы знаете дорогу? — спросил меня один из них.

— Нет, — сказал я. Они посмотрели друг на друга.

— Лучше всего, если мы тронемся сейчас же, — сказал первый.

— Мы сейчас и тронемся, — сказал я.

Я выпил еще чашку красного вина. Оно казалось очень вкуснымпосле сыра и яблок.

— Захватите сыр, — сказал я и вышел. Бонелло вышел вслед замной с большой бутылью вина.

— Это слишком громоздко, — сказал я. Он посмотрел на вино ссожалением.

— Пожалуй, что так, — сказал он. — Дайте-ка мне фляги.

Он наполнил фляги, и немного вина пролилось на каменный пол.Потом он поднял бутыль и поставил ее у самой двери.

— Австрийцам не нужно будет выламывать дверь, чтобы найтивино, — сказал он.

— Надо двигать, — сказал я. — Мы с Пиани отправляемсявперед.

Оба сержанта уже сидели рядом с Бонелло. Девушки ели яблокии сыр. Аймо курил. Мы поехали по узкой дороге. Я оглянулся на две другие машиныи на фермерский дом. Это был хороший, низкий, прочный дом, и колодец былобнесен красивыми железными перилами. Впереди была дорога, узкая и грязная, ипо сторонам ее шла высокая изгородь. Сзади, один за другим, следовали наши автомобили.

В полдень мы увязли на топкой дороге, по нашим расчетамкилометрах в десяти от Удине. Дождь перестал еще утром, и уже три раза мыслышали приближение самолетов, видели, как они пролетали в небе над нами,следили, как они забирали далеко влево, и слышали грохот бомбежки на главномшоссе. Мы путались в сети проселочных дорог и не раз попадали на такие, которыекончались тупиком, но неизменно, возвращаясь назад и находя другие дороги,приближались к Удине. Но вот машина Аймо, давая задний ход, чтоб выбраться изтупика, застряла в рыхлой земле у обочины, и колеса, буксуя, зарывались всеглубже и глубже до тех пор, пока машина не уперлась в землю дифференциалом.Теперь нужно было подкопаться под колеса спереди, подложить прутья, чтобы моглиработать цепи, и толкать сзади до тех пор, пока машина не выберется на дорогу.Мы все стояли на дороге вокруг машины. Оба сержанта подошли к машине иосмотрели колеса. Потом они повернулись и пошли по дороге, не говоря ни слова.Я пошел за ними.

— Эй, вы! — сказал я. — Наломайте-ка прутьев.

— Нам нужно идти, — сказал один.

— Ну, живо, — сказал я. — Наломайте прутьев.

— Нам нужно идти, — сказал один. Другой не говорил ничего.Они торопились уйти. Они не смотрели на меня.

— Я вам приказываю вернуться к машине и наломать прутьев, —сказал я. Первый сержант обернулся.

— Нам нужно идти. Через час вы будете отрезаны. Вы не имеетеправа приказывать нам. Вы нам не начальство.

— Я вам приказываю наломать прутьев, — сказал я. Ониповернулись и пошли по дороге.

— Стой! — сказал я. Они продолжали идти по топкой дороге сизгородью по сторонам. — Стой, говорю! — крикнул я. Они прибавили шагу. Ярасстегнул кобуру, вынул пистолет, прицелился в того, который большеразговаривал, и спустил курок. Я промахнулся, и они оба бросились бежать. Явыстрелил еще три раза, и один упал. Другой пролез сквозь изгородь и скрылся извиду. Я выстрелил в него сквозь изгородь, когда он побежал по полю. Пистолетдал осечку, и я вставил новую обойму. Я увидел, что второй сержант уже такдалеко, что стрелять в него бессмысленно. Он был на другом конце поля и бежал,низко пригнув голову. Я стал заряжать пустую обойму. Подошел Бонелло.