Вирус - Сергей Федоранич

Наташа колебалась.

Я ей помог:

– Езжайте одна, я все равно поеду следом. А если не будете противиться, у вас будет компания. В общем, решайтесь.

* * *

Наташа вела машину уверенно и даже нагло. Она подрезала другие машины, сигналила, но при этом оставалась абсолютно спокойной.

Мы без проблем купили «Формуцик» в ближайшей аптеке, правда, цена была поистине ужасной – 6000 рублей за одну упаковку! Вот уж правда, в этой стране дешевле либо заниматься спортом и вести правильный образ жизни, чтобы иммунитет был на высоте, либо сразу умирать. Вылечиться жутко дорого.

– Мне очень жаль вашу дочку, – сказала Наташа.

Я молчал. Что сказать? «Спасибо»? Мне не хотелось говорить об этом с Наташей, и я надеялся, что она не станет развивать эту тему. Но ошибся.

– Я понимаю, что вы чувствуете. У вас, скорее всего, как и у меня – двоякое чувство. Вы злитесь на всех вокруг, потому что они не смогли спасти вашу дочь. Вы злитесь на врачей, что они не знали, как ее вылечить. Злитесь на правительство, что оно допустило эту… Не знаю даже, как назвать. Терроризмом не назовешь, может быть… маркетинговую атаку? Вот, хорошее определение. Вы злитесь, что люди не смогли удержать свою алчность в себе и пошли на преступление, чтобы заработать деньги. И ваша дочь погибла из-за их действий. Все это вы чувствуете по отношению ко внешнему миру. А внутри вы чувствуете вину. Да, общество вокруг должно выполнять свои функции добросовестно, но все они – врачи, правительство, няньки, друзья, полицейские – всего лишь общество. А дочь-то ваша. Вот тут самое страшное. Вы каждый день себе говорите: это я не уберег ее, это я виноват. Это я должен был умереть, а не она. Говорите, так ведь?

Я молчу.

– Я знаю, потому что я ровно в той же ситуации. Моя дочь, Катюша, улетела со своим молодым человеком, которого я не знаю. Потому что я выбрала быть матерью-подругой. Знаете таких матерей? Мы делаем вид, что поддержим любой выбор своих детей, будем со всем согласны, в какое бы дерьмо они ни решили окунуться. И помогаем только тогда, когда к нам обращаются за помощью. А на самом деле все это означает лишь одно: нам плевать на своих детей. И при это мы продолжаем оставаться матерями, поэтому терзаемся и переживаем, когда они не приходят домой, когда встречаются с подонками и начинают заниматься сексом в шестнадцать лет. Конечно, я утрирую – мы не согласны и не поддерживаем, но мы не запрещаем и реагируем на эти поступки так, как бы отреагировали в пятнадцать лет. Вау, подруга, это же круто! Вау, я бы так не смогла! Ты такая смелая, вау! Вот это все, мы делаем.

– И зачем? В чем смысл делать из ребенка беспризорника тогда, когда у него есть родители?

– Хороший вопрос. А зачем вы обвиняете себя в том, что не могли предотвратить?

– Это другое. Мы можем об этом не говорить?

– А с кем вы об этом говорите?

– Ни с кем.

– Наверное, поэтому вы выглядите так, словно у вас жизнь кончилась. И, наверное, если с моей дочерью что-то случится, я буду выглядеть так же. Поэтому поговорите со мной.

Да, это ты славно придумала, Наташа Добронравова. Поговорить с тобой о трагедии в моей жизни, чтобы ты отвлеклась от своих переживаний за свою живую дочь. Пусть моя дочь, мертвая, станет развлечением для тебя.

– Хорошо, если хотите, поговорим об этом. Для начала «подруга-мать». Наверное, это потрясающе – иметь такую маму. Она все поймет, даст денег, не будет звонить в ночи и спрашивать, где ты и с кем. А еще она будет ржать с бутылочкой пива, слушая, как ты веселился всю ночь. Это же супер! Так считают все, кто в такой адовой ситуации не был: и родители, и дети. А кто был – они плачут от безысходности. Потому что загнали не только себя, но и своего ребенка в глубочайшую задницу и не знают, как оттуда выбраться. Родитель должен не просто родить, он должен воспитать. А «мать-подруга», дающая тринадцатилетней дочери деньги на пиво и гандоны, та еще воспитательница.

– А вы, я вижу, специалист в области воспитания детей, – сказала Наташа со злостью.

Нет, в этой войне мне не победить.

Воцарилось молчание. Что я тут делаю? Еду спасать какую-то малолетнюю потаскуху вместе с ее матерью-подругой. А оно мне зачем?

– Остановите машину.

– Максим, простите меня. Я просто идиотка. Простите, пожалуйста. Я сказала ужасную вещь, мне стыдно. Если бы можно было отмотать назад, я бы прокусила себе язык. Простите меня, пожалуйста!

– Машину остановите.

Она начала тормозить, свернула к обочине и остановилась.

– Максим…

– Прощайте, Наташа. Я надеюсь, с вашей дочкой все будет в порядке.

– Вы совершенно не умеете держать удар, Максим. Я сказала отвратительную вещь, и мне за нее стыдно. Но вы… Вы, видимо, совсем не понимаете, что должны жить дальше. И должны научиться жить с тем, что некоторым людям будет плевать на ваше горе. И это не причина останавливать свою жизнь. Нужно жить дальше. Нужно научиться.

Злость захлестнула меня. Я повернулся к Наташе и проорал ей в лицо:

– Тогда вы научите меня, как жить дальше?! Когда ваша дочь умрет от этого вируса или станет инвалидкой?! Научите?!

Она заморгала, вцепилась в руль и процедила:

– Выметайтесь.

Я вышел из машины, с силой хлопнул дверью. Наталья Добронравова резко стартанула с места и умчалась в потоке машин. Я остался один.

Домой я добрался к пяти часам. Первым делом принял душ и побрился. За сутки щетина немного отросла, но я не люблю растительность на лице вообще. Потом я сел к компьютеру и написал все, что мне удалось узнать. Я предполагал, кто убил министра – один из таких же родителей, как и я. Статью я завершил к часу ночи. Я никого конкретно не обвинял, я просто выразил свое мнение: если убийца уйдет от ответственности, наверное, это будет не так уж и плохо. Таким людям, как министр Шелехов, место в могиле.

Я отправил статью боссу и лег в кровать. Если бы я знал, что завтра прямо с утра у меня будут гости, я бы, наверное, прибрался в квартире. Возможно, для других людей мое временное жилище и показалось бы чистым, но не по моим стандартам. Но о гостях я не знал, поэтому уснул.

Игорь, 18 марта года

Игорь сосредоточенно думал. Наташа Добронравова смотрела на него блестящими от слез глазами.

– Вы понимаете, что это очень рискованно? У нас у всех могут быть серьезные проблемы.

– Я знаю. Но другого способа просто нет. Эту суку нужно остановить.

– Не выражайтесь.

– Простите.

– Дайте мне еще немного подумать.

Наташа позвонила в семь утра, Игорь крепко спал. Вчера дома было масштабное примирение сторон, затянувшееся за полночь. Игорь был уставший, но виду не показывал – домашние нуждались в его участии, им нужно было видеть, что он, человек, имеющий связь с социумом, считает домашнюю ситуацию важной.