Великий Наполеон. "Моя любовница - власть" - Борис Тененбаум

Генерал Жюно, получивший под свое командование армейские части, стоявшие у Байонны, получил приказ Наполеона – форсированным маршем пройти через Испанию и Португалию и захватить Лиссабон, членов династии Браганца – правящего дома Португалии – и всех министров, до которых он сможет добраться. Ему было велено также непременно захватить португальский флот, чтобы не допустить такого же конфуза, как в Копенгагене. По согласованию с царем Александром в Лиссабон с Адриатики переводилась русская эскадра адмирала Сенявина, которую Наполеон считал подчиненной ему. Он надеялся образовать из захваченных в Португалии судов и линейных кораблей Сенявина серьезную военно-морскую силу.

В инструкции, посланной им к Жюно, было, в частности, сказано следующее:

«…Пришлите мне подробные описания провинций, через которые вы следуете, дорог, характера местности. Пришлите мне наброски – пусть эту работу выполнят ваши инженеры. Это важно…Мне доложили, что Португалия объявила войну Англии – этого недостаточно. Вы должны быть в Лиссабоне к 1 декабря в любом случае – в качестве друга или в качестве врага…»

Жюно двигался с удивительной скоростью. Не считаясь ни с чем, не останавливаясь ни на минуту, не дожидаясь отставших, он в 14 дней проделал 500 километров и 30 ноября 1807 года вошел в Лиссабон. С ним было только две тысячи солдат – из тех 25 тысяч, с которыми он отправился в поход. Но все же он опоздал. За два дня до его прибытия принц-регент Португалии Жуан согласился на уговоры английского посла и отплыл в португальскую колонию, Бразилию, под английским эскортом.

В декабре 1807 года русская эскадра добралась до Лиссабона и встала там на якорь, но флот Португалии был упущен. Наполеон был в полной ярости и приказал наложить на Португалию контрибуцию в 100 миллионов франков.

Единственным утешением для солдат Жюно была возможность пограбить дворцы, монастыри и церкви. Было даже обнаружено брошенное впопыхах королевское серебро и золото – его хватило на целых 14 возов. Делать было нечего – императору опять не удалась его попытка отнять чужой флот, англичане в «гонках на море» опять его опередили. Но ему оставалась суша. Теперь, после захвата Португалии, Испания оказывалась зажатой между французскими армиями на юге Франции и французскими войсками в Португалии. Число их понемногу увеличивалось – подходили отставшие, поступали маршевые пополнения. Можно было подумать и о Гибралтаре, и о более радикальных «…внутренних испанских реформах…». Испания исправно платила Наполеону 6 миллионов франков в месяц, что составляло очень существенную сумму в 72 миллиона в год, но он почему-то полагал, что из нее можно выжать больше. Надо только навести там соответствующий порядок.

Тем временем португальский двор достиг берегов Бразилии. Плавание проходило нелегко – всему двору, включая и дам, из-за угрозы эпидемии пришлось побрить головы. Как только это увидели жены и дочери местных плантаторов и чиновников местной администрации, они немедленно сделали то же самое.

У них возникло впечатление, что таковы современные веяния европейской моды.

Если уж говорить о причудах моды, то надо признать, что и двор Наполеона иной раз представлял собой занятное зрелище. С одной стороны, этикет старого двора имитировался с большим старанием, вплоть до приглашения учителей танцев и манер. Немало дворцовых должностей были пожалованы вернувшимся во Францию эмигрантам, помнившим еще старые дореволюционные времена. С другой стороны, новые князья и герцоги были людьми самого простого происхождения, вроде маршала Ланна, c 1808-го – герцога де Монтебелло, в прошлом – ученика красильщика. Его называли Роландом французской армии, он был человеком легендарной отваги, и, в отличие от Мюрата, вовсе не лопался от тщеславия. Именно ему приписывается фраза, которую он якобы сказал в ответ на неумеренные похвалы его воинской доблести:

«Гусар, который не убит в 30 лет, – дрянь, а не гусар!»

Но, понятное дело, особой изысканностью манер он не отличался. А при дворе водились и такие генералы, которые могли обратиться к Наполеону со словами: «Месье сир!» что на русском, вероятно, звучало бы примерно как «Господин Ваше Величество!».

Наполеон долгом своим считал интересоваться охотой – это была поистине аристократическая забава. Но скакать сломя голову в погоне за оленем через дремучий лес он явно считал слишком утомительным, и Бертье было поручено организовать охоту на кроликов. Бертье, великий мастер организации, предусмотрел все: были и егеря, и загонщики, и превосходный походный завтрак, и огромное число кроликов было заранее выпущено на опушку леса, где Наполеон с дробовиком в руках должен был поохотиться на пушистую дичь, – но итог этого мероприятия оказался плачевным. Едва завидев Наполеона, кролики лавиной кинулись к нему. Дело было в том, что поставщики Бертье продали ему не наловленных диких кроликов, а домашних, приученных к кормлению, и Наполеона они и приняли за долгожданного кормильца и благодетеля.

Карету императора они взяли штурмом. Он вспылил, сказал Бертье все, что он думает о его способностях в качестве организатора дворцовых охот, и в гневе уехал, выбрасывая набившихся в его карету кроликов из окон.

Бертье был в отчаянии.

Придворные дамы и кавалеры иной раз вели себя не лучше кроликов. Каролина Мюрат завела роман с генералом Жюно. Наполеон смотрел на такие вещи как на неизбежное зло, но требовал сохранения внешних приличий – романтические увлечения не полагалось афишировать. Однако Каролина не только открыто выказывала свою благосклонность к отважному генералу, но и отбила любовника у его жены, мадам Жюно, или, как ее стали вскоре называть по титулу, пожалованному ее мужу, – герцогини Д’Абрантес. Ее любовником был Клемент фон Меттерних, о котором мы уже слышали – он обнаружил привязанность к г-же Мюрат сразу после того, как перестал испытывать привязанность к г-же Жюно. А надо сказать, что Лаура Жюно в девичестве звалась мадемуазель Пермон и была дочерью богатого семейства родом с Корсики, и ее матушка дружила с мадам Летицией Бонапарт, и с самим Наполеоном Бонапартом она познакомилась еще ребенком – он частенько навещал ее семью в свои ранние голодные годы в Париже.

Уступить мужа Каролине Мюрат, урожденной Каролине Бонапарт, она еще могла согласиться, но потери друга сердца в виде Клемента фон Меттерниха она не перенесла и устроила ей огромный, а главное – публичный, скандал. Мало того, что император был крайне всем этим недоволен, но еще и генерал Жюно, выяснив, что, собственно, послужило причиной свары между его женой и его подругой, поговорил с супругой наедине.

Злые языки уверяли, что герцогиня Д’Абрантес долгое время не выезжала, потому что муж в порыве гнева подбил ей оба глаза – поступок для герцога былых времен совершенно немыслимый.

Вышеописанный фарс, как ни странно, имел последствия не только в кукольной комедии дел придворных, но и в куда более реальном мире войны и политики: одним из факторов, по которым Наполеон выбрал Жюно в качестве командующего, было то, что он решил убрать его из Парижа. Жюно был человеком, безусловно, лояльным и энергичным, но его военные дарования оставляли желать лучшего, и Наполеон это прекрасно знал – Жюно был его адъютантом с давних пор, когда сам Наполеон был 26-летним бригадным генералом.