Фридрих II Гогенштауфен - Эрнст В. Вис

«Увеличить блеск города во времена Нашего правления… обязывает Нас могущественный разум… понимающий необходимость триумфа; Мы не смогли бы возвысить императорское величие, не возвысив при этом честь столицы, считая ее началом империи… Наше ревностное отношение утратило бы всякий смысл, если бы Мы, будучи освещены блеском (сана) Римского императора, лишили римлян участия в ликовании по поводу римской победы, если бы Мы обманули вас в результатах предприятия, которое Мы провели от Вашего имени, разгромив бунтовщиков против Римской империи под боевым кличем с именем Рима, если бы Мы блеск и славу Нашей власти не принесли бы в царственный город, который Нас, как мать сына, послал в Германию, дабы (Мы) поднялись на вершину императорского трона… Примите с благодарностью, квириты, знаки победы вашего императора!»

Данное письмо и водружение колесницы со знаменем на Капитолии можно, по мнению Отто Везе, рассматривать как пик императорской пропаганды. Кроме того, письмо является еще и опасным политическим детонатором. Рим папы объявлен Римом цезаря. Как будто не папа снабдил Фридриха деньгами и отправил в Германию, проведя от епископа к епископу. Правда, римляне с ликованием встретили Фридриха в 1212 году, но Рим вообще охотно ликует, и воспринимать это как поручение римского народа на достижение императорской власти было со стороны Фридриха бредом и грубой неблагодарностью папе. С этого дня на горизонте забрезжило второе отлучение Фридриха от церкви, как результат вывода, сделанного позднее папой Иннокентием IV: с таким императором невозможно никакое плодотворное сосуществование.

Вторым примером гордыни императора может служить непринятие покорности Милана после победы в Кортенуова. Как после глубокого поражения в человеке может наступить обновление, и, как следствие, начинают зреть намерения нового восстания, так и в самой победе может содержаться причина поражения, начало конца.

Победа при Кортенуова продемонстрировала отрицательные стороны характера Фридриха. Как некогда в необузданной ярости, он рассек шпорой бок простертого на земле покорившегося эмира Ибн-Аббада, так же он действовал и против Милана.

Его первой ошибкой стало чрезмерное унижение побежденных при въезде в Кремону, прежде всего бесчестье сына дожа, Пьетро Тьеполо, неизбежно усилившее враждебность Венеции. Во-вторых, вызов папе выставлением штандартной колесницы в Риме и вызывающее письмо, провозгласившее Рим императорским городом. И в конце концов, надменный отказ принять готовность Милана подчиниться. Совсем близко император находился от своей цели — территориального объединения трех своих государств — Сицилии, Италии и Германии. Он по собственной вине лишился высокой государственной цели, пожелав насладиться сиюминутным триумфом. В гордыне Кортенуова кроется причина поражений последующих лет.

Маттеус Парижский, летописец отнюдь не враждебный к императору, осуждает его: «В те дни миланцы из страха к императорскому величеству послали (людей) к своему господину и императору и просили настолько настойчиво, как только могли, чтобы он, открыто признанный ими настоящим и изначальным правителем, отвел от них немилость, положил конец раздору и взял их как своих верноподданных под крыло могучей защиты и уберег их, за что они в будущем хотели бы служить ему как своему императору и господину с должным почитанием. В знак бесконечной преданности они хотели, дабы пребывать в безопасности под рукой его милости и дабы он более не вспоминал об их прежних восстаниях, добровольно отдать ему всю сокровищницу золота и серебра; а кроме того, все свои знамена, в знак покорности, послушания и его победы сложить к императорским стопам и сжечь. Далее, они хотели ему, поскольку он отправлялся в Святую землю на службу кресту, ежегодно выставлять десять тысяч вооруженных людей на нужды церкви и к его чести при условии, что он безоговорочно помилует и оставит их и их город без изменений».

Но император упрямо отверг все просьбы и одновременно жестко потребовал от горожан безусловно покориться его воле вместе с городом и всеми своими владениями. На столь тираническое требование горожане ответили единодушным отказом, заявив: «Наученные опытом, мы страшимся твоей жестокости. Лучше мы падем под нашими щитами от меча, копья или стрелы, чем погибнем на виселице, от голода или огня». Тогда император, став неумолимым тираном, начал терять расположение многих, а миланцы заслужили похвалу».

Милан возобновил союз с Брешией, Пьяченцей, Алессандрией, Болоньей и Фаенцей и решился принять новый бой. Кроме того, он прекрасно осознавал: заключить мир любой ценой никогда не поздно.

Но вначале воссияло солнце императора. После триумфа в Кортенуова сдалось Лоди. Перед придворным советом в Падуе Фридрих принял покорность Вигевано, Новары и Верчелли. И во Флоренции укреплялась власть императора. Благодаря содействию императорского легата Гебхарда фон Арнштайна флорентийцы сменили миланского подесту на римлянина Анжело Малабранка, человека, преданного императору.

Но императору требовалось новое войско, чтобы положить конец стремлению городов к свободе. Помощь из Германии больше не приходила. Клятвы германских князей, данные в Майнце, казалось, растаяли без следа. Фридриху только и оставалось опять обратиться к швабам, которые уже на протяжении долгих лет несли основное бремя императорских войн.

Но ему удалось, используя идею солидарности, призвать на свою сторону европейских королей. Фридрих внушил королям, что восстание в Ломбардии более касается самого монархического принципа, чем его императорской персоны. Короля Франции он призывал:

«Это касается и Вас, и других королей земного круга. Поэтому держите уши и глаза открытыми и внимательно следите, какое стремление к бунту будет у тех, кто желает сбросить ярмо господства, если (даже Священная) Римская империя претерпевает убытки от такого рода завоеваний».

Король Бела Венгерский получил призыв:

«Когда рука императора будет поддерживаться королевской властью, когда различные союзы обяжут князей оказывать взаимную помощь и действовать (совместно) по свободной воле, тогда у народа пропадет всякое мужество восставать, и прекратятся заговоры подданных, настолько распространившиеся (сейчас) в землях Италии, что бунтовщики — если Наша сила не пресечет их действия в корне — многократно понесут греховный пример в другие отдаленные местности, но в особенности к соседям».

Император шокирует королей видением «безрассудной свободы», пока ограниченной только Италией, но способной распространиться по всему миру. Ведь бунтовщики — в сущности, еретики, сопротивляющиеся богоугодному правителю, еретики перед государством и законом. Теперь пригодилось оружие, подготовленное Фридрихом в 1232 году принятием закона о еретиках: закон стал мечом правосудия, направленным против свободы городов Ломбардии.

Вторая мировая война стала первой войной, средством пропаганды которой стало радио. Фридрих II использовал письмо, или, как он его рассматривал, «государственное письмо», в качестве средства борьбы против папы. Его личная трагедия состояла в том, что он имел равного себе и даже превосходящего противника.