Блуждающий костер - Ирина Андрианова

здесь, то там. Женя лежала в полном облачении — ее мешочек с теплыми вещами опустел — да еще и в пуховке. Димыч тоже одел на себя все, что у него было, но так как было немного, он рядом с Женей походил на худенького червячка, прижавшегося к толстой куколке насекомого. Женя расстегнула пуховку и, как могла, обняла его полами и руками.

— Повернись ко мне спиной. Буду тебя греть.

Димыч послушался, и они замерли, вкушая чудом добытое — и, может быть, недолгое — тепло.

— Н-ничего, скоро надышим, станет теплее, — повторял он, боясь подвинуться, чтобы не нарушить целостность сложного кокона.

— А что ты такой тонкий спальник берешь? — задала Женя давно интересовавший ее вопрос. — Неужели ты в нем не мерзнешь?

— Мерзну.

— Зачем же тогда?

— Н-не знаю…

Они замолчали. Оттого ли, что им действительно удалось согреть друг друга, или от неподвижности, но оба незаметно впали в забытье. Им приснилась их собственная снеговая пещера, только во сне она была больше, а они — меньше. Со стен ее медленно осыпался снег, будто это были склоны гор. Снег все время норовил засыпать холмик из тряпок и спальников, укрывавший их тела; приходилось то и дело выпрастывать из тепла руки и стряхивать его. Но вскоре стряхивать стало некуда, потому что лежбище превратилось в яму, со всех сторон окруженную снежными склонами. Женя и Димыч убирали снег, и он тут же ссыпался обратно. Становилось все холодней, и тело соседа уже не могло согреть. Тогда они оба одновременно открыли глаза. В пещере было темно: огонь не горел. Ледяная стужа сковала воздух. Димыч с трудом поднялся и пошарил затекшей от холода рукой в том месте, где прежде был костер. Он все понял. Под его рукавицей зашуршал пакет, который он давеча привязал. Распластанный, он был придавлен кучей снега, упавшей вместе с ним с потолка. Димыч поднял глаза и увидел звезду: она равнодушно и холодно мигала сквозь большую дыру меж ветвей ели. То, чего он опасался, случилось: снег растаял, и кусок пещеры обвалился.

— Костер засыпало? — услышал он рядом шепот Жени.

Он знал, что сейчас нужно встать, наломать онемевшими руками новых веток и развести огонь. Не только ради самого костра, но ради того, чтобы двигаться и жить. Однако он не смог заставить себя. Краткий сон в морозной яме забрал последние силы, которые требовались для борьбы. Смерть в дружеских объятиях, из которых уходило тепло, уже не казалась страшной. Женя не шевелилась: она была на все согласна. Димыч снова лег, крепче обхватил ее и замер. Они опять начали засыпать. Но прежде, чем сон сковал бы их навеки, до слуха Димыча донесся звук, который заставил его душу встрепенуться. Это была гитара. Уверенный, что это во сне, он открыл глаза. Сквозь щели в заснеженных ветвях — теперь было видно, как их много — поблескивали оранжевых пятнышки. «Костер? Не может быть. Ведь он же погас», — медленно сообразил Димыч. Огромным усилием он сдвинул с места одеревеневшие члены и приподнялся. Да, это были не просто отблески, это был огонь! Он весело играл в щелях пещеры, и даже просвечивал кое-где через тонкие стенки. Костер горел снаружи! Напрягшись, Димыч вспомнил, что они лежат в яме под кроной ели, что они одни и что снаружи никого нет. Но как же нет, когда он видит огонь, слышит гитарный перебор и чьи-то голоса?

Он растолкал Женю. Оранжевые огоньки заплясали в ее широко раскрытых от изумления глазах.

— Костер! Там костер! Там тепло… — жалобно произнесла она.

Димыч помог ей встать на четвереньки. Забыв о том, что кругом снег и надо одеть ботинки, они принялись выбираться прямо в носках. Димыч отвалил в сторону свой опустелый рюкзак, прикрывавший вход, и высунулся наружу. Ветра больше не было: стояла ясная звездная ночь. На мягком, похожем на толстое одеяло снегу горел большой костер. Вокруг на рюкзаках сидела группа. Их группа! Володя бренчал по струнам, остальные тихонько подпевали. Никто не замечал двух человек, со стонами выползавших из-под ели. Да им было и не важно, видят их или нет. Нужно было одно — добраться до костра и согреться. Ползти было невозможно — снег оказался слишком глубок, и Жене пришлось встать на ноги. Усилия, которые понадобилось для этого сделать, прояснили разум. Она все поняла.

— Дима… Это ведь тот самый костер! Второй, призрачный. Мы же от него убегали…

Пошатываясь на замерзших ногах, Димыч несколько секунд неподвижно смотрел перед собой. Костер. Володя. Гитара. Ага!

— Ну да, тот, — наконец вымолвил он. — Да какая разница? Там тепло. Пойдем.

И они заковыляли к костру, как пара изможденных бродяг.

«Я ж еще не стар, я не перестал Северу быть другом. Рано связи рвать, рано отставать от своих ребят», — пела хором группа [3]. Вдруг песня оборвалась на полуслове: Володя увидал гостей. Приглушив струны, он широко улыбнулся.

— Привет, Димон! Что, змерз совсем?

Голос у него был, как всегда — веселый и добродушный. Димыч и Женя, не отвечая, встали в паре метров от костра и протянули руки к пламени. Даже отсюда доходило к ним густое и ласковое тепло.

— Вы ж нас боялись! Убегали все. А теперь вот сами пришли. Что так? — продолжал Володя.

— Нам холодно, — выдавил Димыч.

Он не подходил ближе и старался не смотреть на лица. Хотя у самого огня, наверное, было божественно хорошо. Женя встала рядом и привалилась к его плечу, чтобы не упасть. Сладостный жар проникал под одежду, бежал по жилам, оживляя тело и ум. Но по мере того, как расслаблялись оттаивающие руки и ноги, съеживалось страхом сердце. «Бежать? — думал про себя Димыч. — Так ведь все равно некуда. Они нас увидели. А главное — незачем». С минуту все молчали — и хозяева, и гости. Димыч нарушил тишину первым.

— Что будет теперь? Вы с нами сделаете то же, что с другими?

Ему было, в общем-то, все равно. Но ответа не последовало, и Димыч рискнул поднять глаза. Все смотрели на него, улыбаясь — Генка, Данила, Петя, Яна, Катя. И кто-то еще, похожий на него, кого он не в силах был видеть. Нет-нет, туда не смотреть! Он сразу опустил голову.

— Что же, по-твоему, мы с ними сделали? — спросил второй Генка.

Он говорил в точности, как настоящий Генка — с его насмешливыми интонациями утонченного интеллектуала. И все же что-то было в его речи новым, чего не было у прежнего Генки. Может, больше сердечности?

Димыч нахмурился.

— А то, что они