Родной берег - Уильям Николсон

Внизу хлопнула дверь, потом послышался голос отца и возбужденный щебет Куки. Отец наверняка устал. Наверняка захочет умыться, переодеться после долгого рабочего дня, а потом просмотреть вечернюю газету, сидя в библиотеке за бокалом виски.

Ларри спустился поздороваться: они не виделись с тех пор, как отец вернулся с Ямайки.

– Ларри! Вот так сюрприз! – Глаза отца сияли. – Останешься, поужинаешь со мной?

– Я бы выпил, – сказал Ларри, – и потолковал. А потом, пожалуй, поеду.

– О, жизнь художников! – Отец улыбался. – Дай мне десять минут.

Ларри направился в библиотеку, прихватив принесенную отцом вечернюю газету. Проглядел статью о Парижской мирной конференции – и отложил прочь. Здесь он вновь ощущал себя ребенком. Вот в этом кресле с полукруглой спинкой, обитом бордовым бархатом, Ларри сидел каждый вечер длинных школьных каникул и слушал, как отец читает «Копи царя Соломона», «Затерянный мир» или «Остров сокровищ» – «лучшую книжку на свете».

А теперь и сам Ларри станет отцом.

Зайдя в библиотеку, Уильям Корнфорд налил им по стаканчику скотча и стал рассказывать о своих проблемах на Ямайке: во время войны у компании были реквизированы суда.

– Нам вернули «Аригуани» и «Байяно», но в прежний график пока встроился только «Аригуани». Нам не хватает транспорта. Я сейчас договариваюсь с министерством, чтобы купить у них четыре корабля. Правительство само заинтересовано, чтобы не платить долларами за продукты питания. Просто нужно время. Хорошо, нам удалось сохранить почти всех рабочих.

– И уходить, насколько я понимаю, никто не хочет.

– И не уйдет, пока я в силах что-то сделать. Люди вросли в компанию, пустили корни, как говорится.

«И я бы тоже мог», – подумал Ларри. Отец, словно угадав его мысли, тактично сменил тему:

– Расскажи-ка лучше, как там твоя выставка?

– Осталось два дня. После чего меня ждет сомнительное удовольствие забирать непроданное.

– А что потом?

– Это вопрос.

– Ммм?

– Возникли новые обстоятельства. Я не вполне понимаю, что делать.

Только теперь Ларри понял, насколько он нуждается в совете отца. Хотя и допускал, что этот совет ему вряд ли понравится: твердые религиозные убеждения оставляют мало пространства для выбора. Зачем было вообще заводить этот разговор?

«Затем, что мне нужно одобрение отца», – с изумлением признал он. Отцовское благословение. Затем, что усталый мужчина напротив, с загорелым, в морщинах, лицом, воплощает в себе все добро и справедливость. Вот что такое отец.

«Смогу ли я когда-нибудь стать таким же?»

– Я довольно долго встречаюсь с девушкой, – начал Ларри. – Ее зовут Нелл. Она работает у торговца картинами. Весьма необычная девушка, очень свободомыслящая, очень независимая.

Интересно, отец догадался, к чему он клонит? Ларри ощущал себя все более неловко, чувствуя, что выглядит во всей этой истории смехотворно безответственным.

Почему они не предохранялись? Потому что Нелл говорила, что обо всем позаботится сама. Но Ларри никогда не уточнял, он понятия не имел, что именно она делала. А спросить мешала застенчивость. И эгоизм. С точки зрения здравого смысла разумным такое поведение не назовешь.

– Короче говоря, – продолжал он, – у меня возникла небольшая трудность. Думаю, ты догадываешься.

Ларри понял, что не может назвать вещи своими именами. Стыдится. И все же сообщил отцу достаточно, чтобы тот сделал выводы.

– Ясно, – ответил отец.

– Я знаю, что поступил неправильно. В смысле я знаю, ты скажешь, что я согрешил. И это так.

– Ты любишь ее? – спросил отец.

Ларри замялся.

– Да, – кивнул он наконец.

– Ты хочешь жениться на ней?

– Думаю, да. Все так неожиданно! Голова идет кругом.

– Сколько ей лет?

– Двадцать. Почти двадцать один.

– Что ты ей сказал?

– Ничего. Она поставила меня перед фактом и сбежала. Видимо, решила дать мне время подумать. Нелл не из тех девушек, которые стремятся выскочить замуж любой ценой.

– Она хочет убедиться, что ты любишь ее?

– Да.

– А ты не уверен.

Ларри глянул на отца. Неужели это так очевидно?

– Я не знаю. Может, и да. Я не уверен в собственной неуверенности, если ты меня понимаешь.

Уильям Корнфорд кивнул: да, он понимает. И внимательно посмотрел на сына.

– Насчет греха ты прав. С точки зрения церкви все ясно – ты поступил неправильно. Но дело сделано. И теперь твой долг с точки зрения церкви не менее очевиден.

– Да, – согласился Ларри, – я понимаю.

– Но брак – это навсегда. До самой смерти.

– Да, – повторил Ларри.

Брак отца длился до смерти матери. Девять лет, а потом – все. Эти девять лет стали святыней. Идеальным браком.

– Ты сумеешь, Ларри?

– Я не знаю, – признался он. – Как можно знать такое наперед? Ты сам знал?

Отец медленно кивнул. Слова не нужны. Он никогда не говорил о жене. Даже имени ее не упоминал с тех пор, как она умерла, даже в молитвах. Помилуй, Господи, маму и присмотри за нами с небес и храни нас до новой встречи.

«Присмотри за мной сейчас», – подумал Ларри, чувствуя, как подступают слезы.

– Я не твой священник, – сказал наконец Уильям Корнфорд. – Я твой отец. И скажу тебе кое-что, чего не говорит церковь. Если ты не любишь эту девушку, то, женившись на ней, ты совершишь зло. Ты обречешь и вас двоих, и ваших детей на жизнь в страданиях. Судя по твоим словам, она это прекрасно понимает. Ей не нужен муж, который просто исполняет свои обязанности. Конечно, что бы ни случилось, ты должен поддерживать ее. Но если уж жениться, то по доброй воле. Женись только по любви.

Ларри растерянно молчал. В каждом слове, произнесенном отцом, сквозила огромная любовь. Такая, что заставляет поступиться самым сокровенным ради счастья сына. Вот что значит быть отцом.

– Не порти себе жизнь, Ларри.

– Не буду. Если, конечно, уже не испортил.

– Впрочем, если решишь, что действительно можешь полюбить ее… ну что ж.

Ларри поймал взгляд отца. Так хотелось обнять его, почувствовать себя в его крепких объятиях – но они не обнимались уже долгие годы.

– Тут есть и материальная сторона. Ты велишь мне поддерживать ее, и я конечно же согласен. Но все не так просто.

– Я правильно понимаю, что живопись денег пока не приносит?

– Пока нет.

Теперь отец скажет, что знал еще до войны: все так и будет. Сын потратил юность на погоню за безумной мечтой, а теперь пора остепениться – жизнь накладывает определенные обязательства.