Гайдзин - Джеймс Клавелл

Иоганн побледнел.

— Прямо так и переводить?

— Да, слово в слово. — Тайрер тоже устал от всех этих бесконечных препирательств, постоянно напоминавших ему о страшной кончине Джона Кентербери, жестоком ранении Малкольма Струана и об ужасе, пережитом Анжеликой. — Переводите!

Он смотрел, как Иоганн передает короткий ультиматум на гортанном голландском. Японский переводчик вспыхнул и начал свой пространный перевод услышанного. Тайрер внимательно наблюдал за чиновниками, но так, чтобы это не было заметно. Четверо прилежно слушали, а вот пятый — нет, коротышка с узкими глазами и грубыми руками, покрытыми мозолями, — руки остальных бакуфу были хорошо ухоженными. Снова этот человек начал что-то шептать на ухо самому молодому и красивому чиновнику, Ватанабэ, как делал это время от времени в течение всего дня.

«Господи, как бы я хотел понимать, о чем они говорят», — раздраженно подумал Тайрер, решительнее, чем когда-либо, настроившись на то, чтобы сделать все возможное и выучить язык быстро.

Когда потрясённый и смущенный переводчик умолк, наступила глубокая тишина, нарушаемая лишь свистящим всасыванием воздуха через стиснутые зубы, хотя лица у всех оставались бесстрастными. Во время перевода Тайрер заметил, как двое из чиновников украдкой бросили взгляд на Ватанабэ.

Почему?

Теперь они, казалось, ждали чего-то. Ватанабэ опустил глаза, прикрылся веером и пробормотал что-то. В ту же секунду его узкоглазый сосед неловко поднялся и что-то коротко сказал. Все поднялись, с облегчением вздохнув, и без поклонов молча вышли, Ватанабэ — последним, не считая лишь переводчика.

— Иоганн, на этот раз они все поняли как надо, — радостно произнес Тайрер.

— Да. И при этом изрядно взбеленились.

— Совершенно очевидно, что именно этого сэр Уильям и добивался.

Иоганн промокнул вспотевший лоб. Он был среднего роста, худой, сильный, с твердым, изрезанным морщинами лицом и темно-каштановыми волосами.

— Чем скорее вы станете переводчиком, тем лучше. Пора мне возвращаться домой, к своим горам и снегам, пока голова цела. Слишком много тут этих кретинов и слишком уж они непредсказуемы.

— Как переводчик, вы ведь пользуетесь многими преимуществами, — встревоженно проговорил Тайрер. — Узнаёте обо всем первым.

— И к тому же разношу дурные вести! Все вести теперь дурные, mon vieux. Они ненавидят нас и ждут не дождутся, когда смогут выкинуть нас отсюда. Я подписал контракт с вашим министерством иностранных дел, подлежащий возобновлению по взаимному согласию. Так вот, срок контракта истекает через два месяца и три дня, и мой английский может идти к черту. — Иоганн подошел к буфету у окна и сделал большой глоток пива, которое заказал себе вместо чая. — Никакого продления, чем бы меня ни соблазняли. — Он вдруг широко улыбнулся. — Merde, это единственное, что мне будет жаль здесь оставить.

Тайрер рассмеялся, глядя на его хитрое, как у гнома, лицо.

— Мусуме? Вашу девушку?

— Вы быстро учитесь.

Во дворе чиновники рассаживались по паланкинам. Вся работа в саду прекратилась, с полдюжины садовников замерли на коленях, уткнувшись головами в землю. Мисамото ждал рядом с Ёси, сознавая, что достаточно одной ошибки, и ему уже никогда не стоять прямо, и отчаянно надеясь, что благополучно прошел первое испытание. Так или иначе, я буду полезен этому ублюдку, думал он на английском, я буду служить ему, пока не смогу попасть назад на американский корабль, в мой рай, где я расскажу капитану, что эти подлые мерзавцы похитили меня из свиты Харриса…

Он поднял глаза и окаменел. Ёси пристально смотрел на него.

— Господин?

— О чем ты думал сейчас?

— Я надеялся, что был вам полезен, господин. Я… Оглянитесь, господин! — вдруг прошептал он.

Андре Понсен спускался по ступеням миссии, направляясь к Ёси. В тот же миг телохранители образовали заслон вокруг своего господина. Не испугавшись, Понсен вежливо поклонился и сказал на сносном, хотя и несколько нетвердом японском:

— Господин, пожалуйста, извините, могу передать послание от моего господина, французского повелителя, пожалуйста?

— Какое послание?

— Он говорит, пожалуйста, возможно, вам нравится видеть пароход внутри, машину, пушки. Смиренно просит пригласить вас и чиновников. — Понсен подождал. Единственной реакцией был повелительный взмах веера, приказывающий ему удалиться. — Благодарю вас, господин, пожалуйста, извините меня. — Он зашагал назад к миссии, уверенный, что не ошибся. На нижней ступеньке он заметил Тайрера, наблюдавшего за ним из окна зала для приемов, стиснул зубы, чтобы не чертыхнуться, и махнул ему рукой. Тайрер помахал ему в ответ.

Когда последний самурай покинул двор миссии, садовники осторожно вернулись к работе. Один из них вскинул лопату на плечо и захромал прочь. Хирага, голова которого была обмотана какой-то грязной тряпкой, в рваном и вымазанном землей кимоно, был очень доволен успехом своего переодевания. Теперь он знал, как, когда и где должно будет произойти завтрашнее нападение.

На обратном пути к замку, вновь в безопасности своего паланкина — с Мисамото, который, по его приказанию, сидел в дальнем углу, — Ёси предался свободному течению мыслей. Он был все ещё поражен невоспитанностью, с которой их выпроводили; не взбешен, как остальные, просто терпелив: месть свершится, я сам выберу время и способ.

Приглашение взглянуть на машины боевого корабля, осмотреть его весь? И-и-и-и, такой возможностью нельзя пренебречь. Опасно принимать такое предложение, но оно будет принято. Его глаза остановились на Мисамото, который неподвижно смотрел в узкое окошко. Нет сомнения, этот преступник Мисамото был пока что полезен ему. Переводчики поступают глупо, не давая точного перевода. Глупо со стороны русского угрожать нам. Глупо повели себя все они, проявив такую грубость. Слуга-китаец совершил глупость, когда назвал нас мартышками. Очень большую глупость. Что ж, я разберусь с каждым из них, с одними раньше, с другими позже.

Но как быть с их вождями и с их флотом?

— Мисамото, я решил не отсылать тебя назад в караульное помещение. В течение двадцати дней ты будешь жить с моими вассалами и будешь и дальше учиться вести себя как самурай.

Голова Мисамото немедленно коснулась пола паланкина.

— Благодарю вас, господин.

— Если останусь тобой доволен. А теперь, что произойдет завтра?

Мисамото заколебался, похолодев от ужаса. Первое правило выживания гласило: никогда не приноси самураю дурную весть, не открывай рта, держи все, что знаешь, при себе, но если тебя заставят сказать, говори любому только то, что он, по-твоему, хочет услышать. Совсем не так, как там, в Америке, в этом рае на земле.

Ответ очевиден, хотел выкрикнуть он, возвращаясь к своей привычке думать на английском — единственное, что не дало ему сойти с ума за годы его заточения, — если бы ты видел, как относятся гайдзины друг к другу в семье, где я жил, как они обращались со мной, слугой, конечно, но и в этом случае как с человеком — я даже представить себе не мог, что ко мне могут так относиться; как каждый человек в их стране может ходить с высоко поднятой головой и иметь при себе нож или пистолет, исключая только большинство черных; с каким нетерпением они стараются решить одну проблему, чтобы скорее взяться за следующую, — решить, если нужно, кулаком, пулей или пушками — и почти все они равны перед своим законом, и нет у них ни вонючих даймё, ни самураев, которые могут убить тебя когда вздумается…