Гайдзин - Джеймс Клавелл

— Отвечай мне правду всегда, если тебе дорога жизнь, — тихо произнес Ёси, угадав его опасения.

— Конечно, господин, всегда. — Замирая от ужаса, Мисамото подчинился и сказал, зажмурив глаза, словно прыгнул в пропасть: — Мне очень жаль, господин, но если они не получат то, что хотят, я думаю, они… они сровняют Эдо с землей.

«Я согласен, но только в случае, если мы окажемся полными глупцами», — подумал Ёси.

— Их пушки в состоянии сделать это?

— Да, господин. Замок они не разрушат, но город сожгут.

А это было бы глупой растратой запасов рода Торанага. Нам лишь пришлось бы заменить их всех: крестьян, ремесленников, куртизанок, торговцев, чтобы они продолжали обслуживать нас, как обычно.

— Тогда как бы ты дал им немного супа, но ни кусочка рыбы? — спросил Ёси.

— Прошу извинить меня, я не знаю, господин, не знаю.

— В таком случае подумай. И дай мне свой ответ на рассвете.

— Но… слушаюсь, господин.

Ёси откинулся на шелковые подушки и сосредоточился на вчерашнем заседании старейшин. В конце концов Андзё принужден был отменить свой приказ об оставлении замка, ибо без неоспоримого большинства этот приказ все равно не имел бы силы — поэтому Ёси, как официальный опекун, наложил запрет на отъезд сёгуна.

Я победил на этот раз, но только потому, что этот упрямый старый дурень Тояма настоял на том, что голосует за свой безумный план нападения, и, таким образом, не проголосовал ни за меня, ни против меня. Андзё прав: обычно остальные двое голосуют вместе с ним против меня. Не потому, что признают его заслуги, а потому, что я — это я, тот Торанага, который должен был бы стать сёгуном вместо этого глупца-мальчишки.

Поскольку Ёси чувствовал себя в паланкине в безопасности — он был один, не считая Мисамото, который не мог знать его сокровенных мыслей, — он позволил своему разуму приоткрыть ячейку, помеченную «Нобусада», тайную из тайных, такую изменчивую, такую опасную и постоянно хранящуюся в его голове.

Как мне быть с ним?

«Я не могу долее сдерживать его. Он беспомощен, как птенец, и сейчас попал в самые гибельные когти из всех — коготки принцессы Иядзу, шпионки императора, которая смертельно ненавидит сёгунат, расстроивший её помолвку с обожаемым другом детства, с её принцем, таким красивым и завидным женихом; сёгунат вынудил её навсегда оставить Киото, всех своих родных и друзей, и выйти замуж за хилого мальчишку, чей орган, едва восстав, никнет, как знамя на летней жаре, и может на всю жизнь оставить её бездетной.

Теперь она задумала этот государственный визит в Киото, чтобы поклониться императору, — блестящий замысел, который нарушит тонкий баланс, поддерживавшийся веками: „Власть подчинять себе всю империю даруется императорским указом сёгуну и его наследникам, который назначается также главой Сыскного ведомства, следящего за исполнением законов. Таким образом, приказы, отдаваемые сёгуном всей стране, являются её законами“.

За первым визитом обязательно последует второй, — подумал Ёси, — и тогда править будет император, а не мы. Нобусада никогда не поймет этого, его взгляд затуманен её коварными уловками.

Что же делать?»

Вновь Ёси пустился в путь по исхоженной взад и вперед, но такой потайной для всех тропинке: «Он мой законный господин и повелитель. Я не могу убить его своей рукой. Его слишком хорошо охраняют, так что, убив его, я должен быть готов отдать и свою жизнь, а такой готовности у меня пока ещё нет. Другие средства? Яд. Но тогда меня заподозрят, и с полным основанием, и даже если я смогу вырваться из пут, удерживающих меня в этих стенах, — ведь я такой же пленник, как этот Мисамото, — страна будет ввергнута в нескончаемую гражданскую войну, в выигрыше останутся только гайдзины и, что хуже всего, я нарушу клятву верности, которую принес сёгуну, кто бы им ни был, и Завещанию.

Я должен позволить другим убить его для меня. Сиси? Я мог бы помочь им, но помогать врагам, которые поклялись уничтожить тебя самого, опасно. Есть ещё и другая возможность. Боги».

Ёси закрыл эту ячейку до следующего раза и снова задумался о Совете. Что я скажу им? Сейчас они, конечно, уже знают, что я встречался с гайдзинами. Я буду настаивать на соблюдении в будущем одного абсолютного правила: мы должны посылать только умных людей на эти встречи. Что ещё? Обязательно расскажу им о солдатах гайдзинов: все гигантского роста, в этих своих алых мундирах, коротких юбках и огромных шапках с перьями, каждый вооружен замковым ружьем, начищенным до блеска, — они заботятся о них так же, как мы о своих клинках.

Стоит ли мне говорить им, что эти враги глупы, не имеют понятия об утонченности и ими можно манипулировать, используя их собственные нетерпение и ненависть, — Мисамото сообщил мне достаточно, чтобы заключить, что они капризны и полны ненависти не меньше, чем любой из наших даймё? Нет, это я оставлю при себе. Но я скажу им, что завтра наша делегация не справится со своей задачей, если мы не изобретем отсрочки, на которую гайдзины с радостью согласятся.

Что же это будет?

— Этот посланный, Мисамото, — лениво произнес он, — высокий человек с большим носом, почему он говорил как женщина, использовал слова женской речи? Он что, наполовину мужчина, наполовину женщина?

— Я не знаю, господин. Может быть, и так. На кораблях у них много таких, господин, хотя они это скрывают.

— Зачем?

— Не знаю, господин. Их трудно понять. Они не говорят о совокуплении так открыто, как мы, не обсуждают, какая поза лучше или кто им нравится больше, мальчик или женщина. В отношении же того, что он говорит, как женщина: на их языке мужчины и женщины одинаково, то есть используют одни и те же слова, господин, не как японцы. Те немногие матросы, которые умели сказать несколько слов на нашем языке — я встречал таких, это были люди, побывавшие в Нагасаки, — все они говорили так же, как этот длинноносый, потому что единственными японцами, с кем они общались здесь, были шлюхи, они учили наши слова у шлюх. Они не подозревают, что наши женщины говорят не так, как мы, мужчины, господин, и используют другие слова, отличные от наших, как и пристало цивилизованным людям.

Ёси скрыл внезапно охватившее его волнение. «Наши продажные женщины — их единственная реальная связь с нашим миром, — подумал он. — И своя шлюха, разумеется, есть у каждого из них. Поэтому в качестве одного из способов управлять ими, даже нападать на них, мы можем использовать тех, с кем они делят ложе, женщин или мальчиков».

— Я не отдам приказа своему флоту открыть огонь по Эдо без официального письменного приказа Адмиралтейства или министерства иностранных дел, — сказал адмирал, лицо его раскраснелось. — Мои инструкции требуют быть осмотрительным, так же как и ваши. Это не карательная экспедиция.

— Ради бога, произошло убийство, и мы обязаны отреагировать. Конечно же, это карательная экспедиция! — Сэр Уильям был зол не в меньшей степени. Только что пробили восемь склянок, полночь, они сидели за круглым столом в адмиральской каюте на флагмане. Кроме них за столом присутствовал лишь генерал Томас Огилви. Каюта была просторная, с низким потолком и тяжелыми балками, через кормовые окна были видны штаговые огни других кораблей. — Повторяю, по моему мнению, их можно сломить только силой.