У стен Малапаги - Рохлин Борис

«Ей-ей, не я! И не думал», — сказал Пётр Иванович.

«Я ничего, совсем ничего», — сказал Пётр Иванович.

Он думал, и это никому не мешало. Он был одинок, а одиночество иногда удобно.

Руки какой-нибудь Гретхен могли бы похитить его, как сновидение.

ПРЕДИСЛОВИЕ ГОСПОДИНА Б.

Предлагаемые письма попали ко мне совершенно случайно. Как-то на фломарке я увидел старинный письменный стол. Мне давно хотелось именно такой. Правда, он был не в очень хорошем состоянии, но, питая слабость к старым вещам, я купил его, тем более, что цена, которую за него просили, показалась мне весьма скромной.

Когда стол привезли и поставили в моём кабинете, я принялся исследовать его внутренности, состоявшие из множества ящиков. В одном из них я обнаружил стопку писем, аккуратно перевязанных тёмной шёлковой лентой.

Я не поклонник чтения частной переписки, да и любой чужой корреспонденции, и поэтому отложил их в сторону, решив в следующее посещение фломарка попытаться отыскать владельца этих писем и вернуть их ему. Но что-то привлекло моё внимание, не знаю, то ли бумага, отнюдь не предназначенная для эпистолярного жанра, то ли почерк со странным наклоном и забавным написанием букв. Я колебался, не зная, что делать. Но любопытство оказалось сильнее. Я начал читать. И чем дальше читал, тем больше было моё удивление и тем меньше желание вернуть письма.

Если бы они представляли какую-то ценность для бывшего хозяина, — подумал я, — вряд ли он забыл бы их в столе, от которого решил избавиться. А возможно — утешал я себя — эти письма вообще не принадлежали ему, и он даже не подозревал об их существовании. К тому же эта переписка столь увлекла меня, что мне захотелось не более и не менее, как предать её гласности. В истории литературы произведения, написанные животными, которых мы считаем чуждыми подобному роду деятельности, встречаются довольно часто. Лично я верю, что это не литературная мистификация, а реальная, действительно имевшая место переписка Бенито де Шарона и его друга Якоба фон Баумгартена.

Прежде всего об этом свидетельствует сам стиль, очень неровный, то перегруженный цитатами, то слишком легкомысленный, почти игривый, во всяком случае, в письмах Бенито де Шарона. В них так и чувствуется, нет, не разговорная речь, а живое, «разговорное», если так можно выразиться, дыхание… Дыхание во время прогулки. Но порой и он впадает в несколько избыточное глубокомыслие, явно ему несвойственное и отчасти, по-видимому, заимствованное у своего друга.

Кроме того, мне кажется весьма сомнительным, чтобы какому-нибудь литератору пришло в голову сочинять подобную переписку.

Во-первых, профессионал прежде всего спрятал бы уши «учёного педанта», которые торчат здесь в каждой строчке.

Во-вторых, постарался бы придать письмам естественность, художественную достоверность, убедительность — назовите, как вам будет угодно, — которые он привык видеть в литературном произведении. Но именно это и отличает сочинение, созданное воображением, от любой житейской переписки, всегда угловатой, взъерошенной, чуждой каким-либо правилам и канонам, просто не знающей их. Здесь всё «неестественно», «натянуто», ибо отсутствует искусство.

И наконец, в-третьих, он никогда бы не решился, чтобы не испортить свою репутацию, создавать произведение, практически всё состоящее из общих мест, тысячи раз написанных и переписанных в самых разных жанрах, сказанных и произнесённых со всех политических трибун и церковных кафедр нашего времени. Но так и не услышанных.

Маловероятно, что эти уже ставшие избитыми истины вообще когда-либо будут услышаны. Но тем более занимательно и одновременно поучительно, что наши «меньшие братья» восприняли их раньше нас и помимо нас.

Добавлю, здесь можно обнаружить некоторые любопытные психологические чёрточки, как оказывается, свойственные не только человеку.

Я не нахожу ничего дурного или обидного в том, что они сближают мир человека с миром животных, отдавая предпочтение последнему, но при этом делая их почти зеркальными. В то же время в их зеркале человек отражается не в столь привлекательном виде, к которому он привык, но зато, вероятно, в более правдивом и более соответствующем оригиналу.

При чтении этой не совсем обычной переписки, — хотя, как я уже сказал, подобные случаи не редкость, возьмём, например, «Житейские воззрения Кота Мурра…» или переписку Фиделя и Меджи в известных «Записках…», — поневоле, помимо моего желания, возникали вопросы, на которые я так и не нашёл никакого мало-мальски вразумительного ответа.

Каким образом эти письма оказались вместе в одной пачке, перевязанные почти роскошной лентой, более подходящей для банта, должного украшать головку хорошенькой девушки, чем для пачки старых писем в ветхих, обтрёпанных конвертах, — даже, скорее, не девушки, а девочки?

Мне кажется, только ребёнок мог сохранить эти письма…, сохранить как память о друзьях своего детства. Но это лишь предположение.

Каким образом эти письма попали в наш маленький провинциальный городок, хотя и весьма древний, но в котором никто и никогда не слышал о котах или собаках, ведущих между собой переписку?

Кто тот человек, что описал последние дни и часы Якоба фон Баумгартена со слов его хозяев, или кто тот незнакомец, пославший траурное извещение Бенито де Шарону? Похоже, этот человек знал не только об их тесной дружбе, но и о переписке, которую они вели.

Вообще здесь много неясного, даже странного. Но вряд ли эта тайна будет когда-нибудь раскрыта. Сомнительно также, что на все эти вопросы отыщется ответ. Но это уже детали.

В этой переписке есть ещё одна особенность, я бы даже сказал причудливость. Переписка ведётся между животными, обычно относящимися друг к другу без особой симпатии. Здесь не всё оказывается наоборот, словно в вывернутом наизнанку мире. И, возможно, именно поэтому подлинном или, скорее, идеальном, должном быть, но не ставшем. Образцы литературного творчества четвероногих — явление не частое, не совсем обычное, однако известное. Но с перепиской между котом и собакой мы сталкиваемся, кажется, впервые. Во всяком случае мне подобные примеры неизвестны. Хотелось бы отметить ещё один момент. Кот здесь выступает в качестве педагога, учителя, наставника. Может быть, это объясняется тем, что он несколько старше своего друга? Не знаю.

И последнее, что хотелось сказать. Данное — краткое, но как мне казалось, необходимое — предисловие не более чем первое впечатление, скромные, ни на что не претендующие замечания человека, далёкого от литературы.

Вероятно, будущим критикам, если таковые найдутся, удастся то, что не удалось мне.

Ещё на одно мгновение я хотел бы задержать внимание читателя. Можно взглянуть на эту переписку в некоей обратной перспективе.

Если я не ошибаюсь, в античной древности и в Средние века был в моде особый литературный жанр — сборники, рассказывающие о животных, как реально существующих, так и фантастических, которые, впрочем, воспринимались тогдашним читателем как подлинная действительность, например, единороги, и называвшиеся бестиарии.