Черный дом - Михаил Широкий

и за это короткое время перед ним успели промелькнуть смутные, тревожные видения: искорёженные ненавистью лица, сплетённые в смертельной схватке напрягшиеся тела, взметнувшиеся для удара руки с зажатыми в них ножами, разлетающиеся брызги крови. И в качестве звукового фона к этим пугающим картинам – долетавшие как будто издалека обрывки пронзительных криков, ругательств, дикого дьявольского хохота…

Стараясь избавиться от этого тяжёлого кровавого сна, точно продолжавшего не менее тягостную явь, Гоша попытался проснуться и, сделав над собой усилие, открыл глаза. Поводил ими по сторонам, испустил глубокий вздох и, чуть приподнявшись, опять бросил вокруг рассеянный, мутноватый взгляд. Он лежал там же, где приземлился, вывалившись из окна, – на сочной, немного влажной траве возле задней стены дома, чёрные потрескавшиеся брёвна которой кое-где были покрыты пятнами мха и плесени. Вечерело, сгущались сумерки, и вздымавшаяся напротив дома буйная зелень постепенно окутывалась серой мглой, понемногу густевшей и скрадывавшей листья и ветви. Со стороны реки доносились время от времени тихие всплески и прилетали прохладные, освежающие дуновения, смешанные с запахом дыма, становившимся всё более ощутимым и едким.

Удивлённый этим, Гоша стряхнул себя остатки обморока и внимательно огляделся кругом. И заметил тянувшуюся из раскрытого им окна струйку прозрачного беловатого дыма, быстро рассеивавшегося и растворявшегося в полумраке. Но дым продолжал валить из окошка, постепенно густея, плотнея и растекаясь вокруг уже не жидкими белыми струями, а бесформенными, наползавшими друг на друга грязно-серыми клубами.

– Пожар, – прошептал Гоша, едва шевельнув бледными губами. Он плохо понимал, что происходит, и не имел ни желания, ни сил выяснять это. Но в то же время совершенно точно представлял себе, что ему нужно было сейчас делать: найти в себе силы встать и, не задерживаясь здесь больше ни на мгновение, преодолевая слабость и скверное самочувствие, сию же минуту убираться отсюда, уйти подальше от этого места, пока не случилось чего-нибудь такого, о чём ему пришлось бы очень пожалеть.

И, напрягшись, упираясь в землю руками, он уже немного приподнялся и огляделся, высматривая удобный путь для отступления, как вдруг над ним, точно выстрел, раздался резкий стук оконной рамы, посыпались осколки разбитого стекла, и через секунду на него обрушилось сверху что-то ревущее, вопящее, скользкое и горячее. Ошеломлённый внезапным нападением, он опрокинулся на спину и почти автоматически упёрся ладонями в отвратительное рычащее существо, свалившееся на него как будто с неба, словно для того, чтобы остановить его в тот самый момент, когда он собирался встать и уйти.

Поневоле внимательно всмотревшись в этого нового странного врага, он, хотя и не сразу, с изумлением узнал его. Несмотря на сумрак, несмотря на то, что облик противника изменился до неузнаваемости с тех пор, как Гоша видел его в последний раз. Это была Алина! Но распознать в этом безобразном окровавленном чудовище прежнюю ослепительную красавицу было очень трудно. Прекрасного ангельского лица с безупречно правильными чертами, огромными лучистыми глазами и милыми ямочками на щеках больше не было. Вместо него гримасничала, дёргалась, кривлялась жуткая кровавая маска с безумно выпученным глазом – на месте второго зияла пустая тёмная впадина, – длинным кровоточащим порезом через всё лицо и перекошенным, раззявленным в нескончаемом истошном крике ртом, из которого на Гошу лилась горячая вязкая слюна вперемешку с кровью.

Оправившись от первоначального шока и начиная понимать, в чём дело, он попытался сбросить с себя эту мерзкую гарпию, обливавшую его своими ядовитыми выделениями и оглушавшую его пронзительными утробными воплями. Но не тут-то было. Он был слишком слаб и измождён, её же силы, напротив, как будто удесятерились. К тому же она почти сразу вцепилась ему в горло и стала душить его. Он постарался отодрать её пальцы от своей шеи, но тщетно: они словно приросли к ней и сжимались всё сильнее.

Вскоре Гоша почувствовал, что теряет сознание. Он задыхался, в глазах у него потемнело, из стеснённой груди вырвался сдавленный хрип. Он совершил последнюю безнадёжную попытку вырваться из смертельных объятий, но смог сделать лишь слабое судорожное телодвижение, похожее на предсмертное содрогание. После чего ощутил, как тонкие пальцы с отточенными ногтями ещё глубже впились в его горло. Затуманенным, меркнущим взглядом он видел, как к нему – совсем близко, почти вплотную – склонилось страшное изуродованное лицо, искажённое гримасой страдания и бешеной злобы, с расширенным тёмным зрачком уцелевшего глаза и оскаленными, как у хищника, острыми мелкими зубами, с которых капала кровавая слюна.

И вот, когда ему казалось, что всё уже кончено, когда его голова беспомощно откинулась назад, дыхание пресеклось, а взор окончательно померк, её пальцы вдруг стали понемногу разжиматься. Воспользовавшись этим, Гоша тут же вздохнул всей грудью, чуть приподнял голову и, широко распахнув глаза, попытался всмотреться в лицо убийцы. И хотя перед его взором по-прежнему колыхалась густая мутная пелена, он, благодаря тому, что Алинино лицо было буквально в нескольких сантиметрах от него, сумел разглядеть, как резко оно изменилось. Оно внезапно обмерло, напряглось и стало покрываться мертвенной синевой. Единственный глаз потух и остекленел. Губы вздрогнули и застыли, точно сведённые судорогой. В горле послышалось какое-то бурление, и через секунду изо рта хлынула кровь.

Стараясь избежать этого кровавого дождя, Гоша, сделав усилие, сбросил с себя обмякшее, потяжелевшее тело Алины, приподнялся и взглянул на неё. Она лежала на боку, уткнувшись левой стороной лица в землю, так что вытекшего глаза не было видно, и смежив уцелевший. По её лицу были разлиты спокойствие и умиротворение, так не похожие на ярость и клокочущую злобу, искажавшие его за минуту до этого. Она как будто спала. Она была мертва.

Переведя взгляд – он к этому времени прояснился – на её спину, Гоша заметил то, что стало причиной её смерти: между лопаток у неё торчал нож. Длинный нож с деревянной рукояткой. Тот самый, которым незадолго до этого был зарезан её отчим-любовник. Их постигла одинаковая участь. Дерзкий план тётки Вали удался: она, как и предполагала, прикончила обоих, и мужа и дочь, своих близких, ставших для неё кровными врагами, с которыми её могла примирить лишь смерть. Что сталось при этом с ней самой – жива ли она ещё или погибла в последнем беспощадном противоборстве с дочерью, – было неизвестно, да это и не интересовало уже Гошу.

Он медленно, не без усилия, встал. Дрожащей рукой вытер с лица Алинину кровь. Потрогал пальцами шею, на которой остались кровавые следы её ногтей. Попытался глубоко вздохнуть, но тут же закашлялся, втянув в лёгкие едкий удушливый дым, которым к этому моменту был наполнен весь двор. Густой дым