Любовница. Война сердец - Шерил Сойер

Никто не видел Десернея, и гусару, казалось, сперва это не нравилось, его глаза нервно поблескивали, а губы были плотно сжаты. Поперек щеки у него красовалась свежая рана, а запачканный кровью воротник придавал ему вид дикаря, но в остальном его форма была в превосходном состоянии.

Гусара угостили последним бренди командира, он был вынужден отчитаться в атаках французов. Он сказал, что Веллингтон стремился за Хугумонт, в то же время не спуская глаз с горячих точек.

Позже видели, как Бонапарт объезжал свои передние линии на сером коне, своим появлением вызывая возгласы: «Да здравствует император». Вскоре он удалился в сторону Ла Бель Альянс, откуда ему открывался прекрасный вид на поле боя. Большинство отрядов Веллингтона находились вне поля видения, за горным хребтом горы Сен-Жан, поэтому для французов оценить расстановку их сил было затруднительно. Пушечные ядра ближайших батарей Бонапарта летали вслепую в разные стороны, в то время как отрядам на краю горного хребта было приказано лежать и не шевелиться, пока ядра летали поверху. Если французы пытались атаковать склон, то полковник уверял их, что там, наверху, человек может спокойно встать и бросать ядра обратно, и они покатятся, кувыркаясь по утесу.

Прежде чем вернуться к своей бригаде, Кул попросил их проследить за появлением Десернея, который, очевидно, представлял ценный источник информации для Бонапарта. Когда его спросили, что с ним делать, если найдут, он ответил однозначно: «Расстрелять».

Вскоре он ушел, и тогда началась настоящая битва. Она началась со смертоносной артиллерийской пальбы из пушек огромной батареи Бонапарта в Ла Бель Альянс. Снаряды пролетали над Папелоттом в поисках отрядов, и, поскольку было сыро, они не отскакивали рикошетом, а пронзали влажные оборонительные сооружения, попадая в солдат, будто и не было никаких защитных построек. Это было ужасное зрелище, которое тем не менее констатировало следующее: правое крыло французов продвигалось вперед. Первой шла конница, возвышаясь над пшеничными полями, она двигалась по направлению к правой стороне Святой Гааги, их клинки и доспехи сверкали даже при скучном сером свете дня. Защитники Гааги ждали до тех пор, пока они не появились на фланге, а потом бросились в бой, превращая отряды в путаницу из лошадей и всадников, многие высвобождались и продолжали борьбу под прикрытием ружей из Папелотта.

Последовала пехота, состоящая из трех дивизий; ощетинившиеся ряды шли устрашающей поступью, так что земля дрожала у них под ногами. Папелотт и левое крыло были уязвимы, в отличие от более сильного правого, потому что на этом фронте Бонапарт рассчитывал на пруссаков. Но пруссаков там не было, зато были отряды французов, около двух сотен в каждом ряду. Артиллерия союзников открыла счет, дважды ударив по французам, но выстрелы отразились и обрушились на Папелотт потоком голубых осколков.

Потом войска Наполеона бросились в атаку: они палили в рассеянные заставы, где люди в зеленом прятались в чащах, и скрывались под прикрытием каменных стен, они орудовали штыками, словно закалывали дикую свинью. Как горели их глаза! Словно на их стороне была победа, и сражаться им оставалось только до того момента, как император остановит их.

Французы взяли заставы, преграды, канавы и хижины. Потом они взяли ферму. Никто не бежал, никто не сдавался. Солдаты умирали на скользких от навоза булыжниках скотного двора или в узких загонах для коров. Никто не уклонялся от битвы; их отбрасывали назад, но они боролись.

Ни один пруссак не пришел остановить резню — в последний момент Веллингтон послал пехоту Пиктона на склон. Они пронеслись через поле боя, унося с собой уцелевших. Пиктон, глаза которого были полны решимости сражаться, погиб, когда возглавлял свои отряды; он еще сопротивлялся некоторое время, но потом затих. Потом, когда казалось, что французы никогда не уйдут с их земли, из центра прислали конный отряд, свежий, готовый к битве, еще не видевший трудностей и горы мертвецов. Это были люди Аксбриджа, они неуклонно отодвигали французов назад, за пределы фермы, в поля, растаптывая солдат как пшеничные колоски. По мере наступления они потеряли почти половину своих людей, но и французов отодвинули к их прежним позициям.

Теперь Святая Гаага принадлежала французам, но Папелотт снова был взят Сакс-Веймаром. Центр Веллингтона выстоял. Теперь наступило адское затишье. Томящее, нездоровое затишье, поселившееся с обеих сторон, нарушали лишь постоянные перестрелки и выстрелы пушек вокруг Хугумонта.

После нападения в отеле «Д'Англетер» Софии понадобился целый день, чтобы прийти в себя и успокоить свою семью и друзей. Инстинктивно она обращалась к ним за помощью, но в то же время осознавала, что в конечном счете она решала, что делать дальше, ибо только она могла обеспечить спасение и подбодрить всех словами, которые им были так нужны.

Во-первых, нужно было придумать, как выбраться из отеля и найти место жительства, которое охранялось бы день и ночь. Решение было простое — они переедут к Мэри. Гарри предложил кандидатуру человека, который мог бы охранять их. С тех пор как они приехали в Брюссель, он непременно намеревался увидеться с Митчеллом, который стоял с гарнизоном в городе. По просьбе адмирала Митчелл разбил свой бивуак в саду отеля. Вокруг него теперь постоянно собиралась толпа мальчишек, среди которых был и Гарри, который, казалось, забыл о том ужасном моменте, когда, вбежав в комнату отеля, увидел свою мать, лежащую на полу.

Следующие часы оказались нелегкими. В конце концов, София должна открыть правду о Себастьяне Куле и его грандиозных планах против нее. Она рассказала это трем совершенно разным слушателям, и каждый из них по-своему сопереживал и сомневался. Источников информации больше не было — запросы показали, что Делия Гоулдинг все еще была жива, но пока не приходила в сознание, а допрашивать Гарри об инциденте в Эпсоме София не позволит.

Для адмирала было жестоким ударом поверить в такой позор джентльмена, которого он взял под свое покровительство. Тем не менее ему пришлось сделать это, вспомнив тот день, когда он увидел Кула в номере стоящим позади своей обессиленной дочери. Он никогда не простит ему этого. Когда же адмирал окончательно убедился, что во всех его действиях был особый смысл, единственным его желанием стало, чтобы Грант узнал обо всем и арестовал Кула.

Эллвуд счел это практически невозможным в сложившейся ситуации. Во время оживленного обсуждения в гостиной дома Эллвуда Мэри отреагировала первой, она подошла к Софии и обняла ее, пока Август приводил мысли в порядок, обдумывая все доказательства. В конце концов он убедился в здравомыслии всех четверых. Он также сумел упомянуть Жака Десернея без тени того смущения, которое тут же появлялось на лице адмирала всякий раз, как он произносил это имя.

— Жаль, что Десерней был не в состоянии отдать вчера это письмо Гранту. Он должен быть решительным, если хочет завершить дело сам.

— Своевольно! — не мог удержаться от бормотания адмирал.

Мэри вступила в разговор:

— Но если Кул не арестован, то никто не может предположить, какие еще беспорядки он может учинить в Лондоне и Брайтоне.