Смерть в начале весны - Наталия Антонова

«Что спрашивали? Да так, всякую ерунду. Что он отвечал. Да, собственно, ничего, рассказал, как спешил в школу. Что он ещё может рассказать…»

Проигрывая всё это в своём воображении, мальчик счастливо улыбался.

Ещё бы! Детективы сказали, что информация, которую он им предоставил, является очень важной для следствия.

– Что дальше? – спросил Морис.

– Дальше нам придётся заехать к Шуре. Я должна поставить его в известность.

– Опять преподнесёте всё на голубом блюдечке с золотой каёмочкой?

– Морис! Девушку нужно будет допрашивать серьёзно, может быть, даже задерживать. А у нас с тобой таких полномочий нет.

– Поступайте так, как считаете нужным, – вздохнул Морис.

Мирослава набрала номер сотового Наполеонова. Но он был отключен.

– Странно, – пробормотала она и позвонила Элле.

– Эллочка, солнышко, это я, Мирослава Волгина, ты не знаешь, где Шура?

– Не знаю, где именно, – вздохнула Элла. И по тому, что говорит девушка шёпотом, Мирослава догадалась, что она прикрывает трубку.

– Что-то случилось?

– Да, задерживают каких-то особо опасных преступников. Начальство на ушах. Говорить больше не могу.

– Спасибо, пока.

– Пока-пока.

– Ну что? – спросил Морис.

– У них переполох какой-то. Отложим наше сообщение Наполеонову до завтра.

– Может, он ещё сегодня приедет, – проговорил Морис.

И как в воду глядел. Наполеонов позвонил в двенадцатом часу и усталым голосом спросил:

– Ребята, ничего, если я к вам сейчас завалюсь? Мать пугать не хочу, она, наверное, легла спать.

– Приезжай, – коротко сказал Морис.

Они с Мирославой уже собирались укладываться спать, но решили подождать друга.

Приехал он, можно сказать, никакой.

– Я искупаюсь и спать, – проговорил Наполеонов вместо приветствия.

– А ужинать? – робко спросил Миндаугас.

Шура покачал головой. Но на всякий случай Морис налил ему стакан тёплого молока и положил на тарелку пару хрустящих печений.

Наполеонов благодарно кивнул, съел печенье и запил его молоком.

Вскоре по дому лёгкими шагами прокралась дрёма. Но в глубокий сон погрузился лишь Шура.

Мирослава ворочалась с боку на бок, гладила прижавшегося к ней и сладко мурлыкавшего кота.

Миндаугас вообще не ложился спать до полвторого. Сидел в кресле и читал книгу.

* * *

А в городе, далеко от коттеджного посёлка, беспокойно ворочался в постели Сергей Юргенев. Он думал о том, что стоило бы подробнее расспросить детектива о продвижении расследования.

И ещё ему не давала покоя та девушка…

Он старался выбросить её из головы и никак не мог. Ему казалось, что он встретился со своей юностью, и стоит только протянуть руку, как вернутся те далёкие светлые дни, когда он верил в любовь единственную и неповторимую. Был уверен, что они поженятся с Ольгой, проживут долгую счастливую жизнь, родят детей, помогут поднять внуков и умрут в один день. Но чуда не случилось, Ольга влюбилась в Олега и тем самым перечеркнула все мечты Сергея навсегда.

Навсегда! Это тяжёлое слово было подобно камню. И Сергею казалось, что этот камень, некогда брошенный в него судьбой или любимой девушкой, и по сию пору лежит в его душе и придавливает любую возможность пробуждения новой любви.

И вот теперь эта девушка…

А что, если взять и спросить, как её зовут? Она, кажется, работает в закусочной «У Карена», по крайней мере, так сказала детектив. Вот завтра утром он и пойдёт туда. Зачем? На этот вопрос у него не было ответа…

Юлия Вешнякова вроде бы уснула сразу, но если бы кто-то был в это время в комнате, то заметил бы, как трепещут её ресницы и как пару раз из-под них скатились по щеке слезинки и побежали, догоняя друг друга в неторопливой гонке, полной уходящей грусти.

Юле снилось, что она сидит на новеньких каруселях ясным солнечным днём, вокруг поют птицы, трепещет лёгкий ветерок. А за каруселями бежит по кругу Олег. Он запыхался, устал, с него льёт пот, и лицо его становится мрачнее с каждой минутой. И вдруг он останавливается. Морщинки на его лице разглаживаются, на нём появляется выражение недоумения, растерянности. А потом он машет рукой и широко улыбается ей.

– Юля! – слышит она его голос. – Ты прости меня! Нам не суждено быть вместе. Но я любил тебя! Хотя и не был идеальным возлюбленным. Но ты всё равно прости меня и отпусти! – Он протягивает руки в её сторону.

И неожиданно для самой себя, она произносит:

– Я прощаю тебя! И отпускаю!

Юля чувствует, что ей сразу стало так легко, что она готова взлететь! Она смотрит на Олега и видит, как его фигура бледнеет и буквально тает у неё на глазах.

Она проснулась, села в постели и увидела, что забыла на ночь зашторить окно. Лунный свет, бледный и печальный, залил всю комнату, и она напоминала теперь «Лебединое озеро».

– Я простила его, – произнесла Юлия вслух, – я действительно простила его и отпустила. Теперь у меня своя, совсем другая жизнь. И я больше никогда и ни за что не свяжусь с женатым мужчиной, что бы он мне ни сулил.

Она встала с постели, прошлёпала босыми ногами на кухню, налила себе полный стакан холодной воды, медленно выпила его, вернулась в спальню, опустила портьеры, легла и заснула до утра без всяких сновидений.

Мирослава встала в это утро рано, чтобы перехватить Наполеонова, пока он не уехал на работу.

Когда она спустилась на кухню, застала Шуру уплетающим завтрак, который ему предложил Морис.

Сам Миндаугас завтракал, как правило, вместе с Мирославой. А сейчас просто прихлёбывал несладкий чай из маленькой фарфоровой чашечки.

– Ты чего так рано? – буркнул Шура, увидев Мирославу.

– Ты хоть бы «доброе утро» сказал, – усмехнулась она.

– А ты уверена, что оно доброе? – хмыкнул Наполеонов.

– Судя по твоему аппетиту, очень даже неплохое утро, – улыбнулась Мирослава.

– Ну если ты так считаешь, – решил согласиться он, – утро доброе!

– Вот, другое дело, доброе утро, Шурочка!

– А поцеловать? – спросил он капризно.

Мирослава подошла и чмокнула его в макушку.

Морис, пряча улыбку, поставил перед ней такую же маленькую чашку с чаем.

– Спасибо, Морис, – улыбнулась она.

Подождав, пока Наполеонов закончит с завтраком, она выложила ему всё, что им с Морисом удалось узнать.

– Ты что, подозреваешь девчонку? – уныло спросил Наполеонов.