Официантка - Елена Нестерина

— Что такое? А? Что случилось? — пытала она Оксану.

Но та молчала, улыбалась только, но Марина видела эту улыбку словно ниоткуда. Марина подумала даже на Хана, хотя в последнее время и не замечала его около Оксаны.

«Молодец, — ещё подумала про него Марина, — просек свое место. Слушается. Не дергается».

Однако в этот же день поняла, что ошиблась. Хан долго сидел в кабинете Вити Стожарова, Марина видела его, когда заглядывала ненадолго по делу. А когда Хан вышел, в коридоре наткнулся на бледную Оксану. Что там происходило между ними, Марина не заметила, только, переходя из подсобки на кухню, услышала хлесткий звук пощечины, сдавленные рыдания и негромкий стон:

— Не бросай меня! Я не могу без тебя, мне ничего не нужно…

В ответ донеслось какое-то шипение, звонкий и злой мат, и затем звук быстро удаляющихся шагов. Когда Марина выскочила в коридор, увидела, как медленно сползает по стенке Оксана.

— Что случилось? — кинулась к ней Марина.

Оксана поднялась, старательно отворачивая лицо от Марины.

— Ты опять? Да? — Марина не находила слов, так она была зла. — Но я же говорила тебе! Я же объясняла, чего этот твой Тохтамыш стоит!

Оксана ничего уже не могла ответить. Она рыдала так, что пришлось оттащить её и умыть. Оксана, обычно такая ровная, приветливая и ласковая, теперь только заходилась в плаче и не в состоянии была выговорить ни слова. Работать, понятное дело, она никак не могла. Пришлось Марине временно Олежку в роли метрдотеля в зал поставить.

Напоив Оксану валерианкой, Марина оставила её возле себя, и, пока перебирала бумаги, щелкала на компьютере и звонила по телефону, Оксана успокоилась и задремала.

«Бедняжка ты моя, — думала Марина, и у неё сжималось сердце, — может, теперь-то все у тебя пройдет… Может, правда, клин клином вышибают, и вылетит теперь у тебя из головы этот урод?»

К вечеру Оксане полегчало. Теперь она снова, спокойная, с какой-то особенно ясной улыбкой на лице, встречала посетителей в зале, разводила по столикам, доброжелательно отвечала на вопросы.

И Марина несколько успокоилась за свою любимую подругу. Теперь у Марины было множество дел, и вскоре она должна была бежать на очередную встречу.

— Смотри мне, будь умницей, — погрозила она пальцем Оксане, уходя, все же хорошо?

— Да, да. — Улыбка озарила личико Оксаны, и Марине снова показалось, что она похожа на ангела.

— Ну и не переживай, — обняла её Марина, — мы их всех сделаем.

Во втором часу ночи Оксана приехала домой со смены.

Все было ей совершенно понятно — и что думать, и как поступить. Оксана могла бы сказать, что жизнь потеряла смысл, что больше жить ей не нужно, что все, ради чего она жила самые последние, счастливые, самые осмысленные свои годы, все это кончилось, что она так много ставила на эту любовь, так дорого за неё платила, и поэтому теперь, лишившись её, абсолютно не видит смысла в продолжении своего существования. Могла так думать Оксана, но не думала. К чему? Не радовало и не отвлекало её ничего из окружающего мира, темно и пусто, казалось, было повсюду.

Но насколько темно и неинтересно было все во внешнем мире, настолько же ясно было в голове у Оксаны. Она приняла решение и теперь действовала словно по давно отработанной схеме.

Первым делом Оксана решила написать письмо. О том, что никого она не обвиняет, что поступает совершенно добровольно, попросила прощения у мамы, у брата, вспомнила Марину, Олега, ещё некоторых людей из ресторана, одноклассницу Таню, которая училась где-то в Москве, просила всех молиться за нее. Имя прекрасного Халирузы не было упомянуто ни каким образом, словно и не было его.

Письмо Оксана положила на видное место — по центру кухонного стола, прикрепила его для верности скотчем, чтоб не слетело, если вдруг много народу в квартиру набежит. Обо всем этом она успела подумать.

Что делать дальше? Броситься вниз из окна? Нет, третий этаж и широкая крыша магазина не давали никакой гарантии в том, что смерть непременно наступит. Газом отравиться Оксана тоже не имела возможности, потому что плита в её квартире была электрическая. Как стукнуть саму себя током, Оксана представить не могла, но все же попыталась сунуть в розетку вязальную спицу. Она и одной рукой за спицу хваталась, и двумя — эффекта не было. Догадаться же, что для этого нужны две спицы, у Оксаны не хватило времени и желания, да и спицу она смогла найти всего одну.

Оставалось единственное — резать вены.

С самого детства Оксана ничего не боялась так, как бритвенного тонкого лезвия. Оксана холодела вся, когда только представляла, какие порезы оставляет даже самая тупая бритва, как долго затягиваются глубокие и не очень раны, нанесенные ею. А уж если специально резать…

И даже сейчас Оксана не смогла перебороть свой страх перед бритвой. Она отложила бритву на столик, поднялась и принесла из кухни большой нож, показавшийся ей достаточно острым.

Она не стала ничего говорить, прощаться с этой жизнью, только обвела взглядом свою комнату, посмотрела на большую фотографию Хана, которую, придя с работы, вытащила и поставила на стол. Обычно Хан не позволял ей расставлять свои фото на видных местах, лишняя реклама была ему не нужна. Но вдруг Оксану толкнуло что-то, она бросилась к этой фотографии, расцеловала её, не обронив ни слезинки — плакать Оксана давно не могла. Затем вытащила фотографию из рамки, чиркнула зажигалкой, и фотография сгорела, закручиваясь в трубочку и исходя трещинами.

То же самое проделала Оксана с толстым альбомом, наполненным фотографиями, где были запечатлены она и Хан. Фотографии застревали, как нарочно, не хотели вытаскиваться из альбома, Оксана почему-то начала спешить, но фотографии были упрямее, пришлось поджигать их даже вместе с альбомом. Они долго не хотели гореть, чадили едким дымом, улыбающиеся лица с фотографий, казалось, смеялись над Оксаной и верили, что они во что бы то ни стало останутся жить.

Недогоревшие фотографии Оксана, пачкая руки и платье, разорвала на максимально мелкие кусочки и бросила в мусорное ведро.

«Вот теперь точно все», — с некоторым облегчением подумала она.

Улики были уничтожены. Она вернулась в комнату, вновь легла на диван и взяла в руки нож. Оглянулась на часы — они показывали без десяти минут пять часов утра. Оксана улыбнулась часам, улыбнулась длинному ножу и взяла его в руки.

«В сердце! — мелькнула у Оксаны мысль. — Может, я попаду прямо в сердце?» Она крепко сжала нож двумя руками, вытянула их, а затем изо всех сил воткнула его себе в левую сторону груди.

Но сил ей не хватило. Нож, причинив пронзительную боль, ткнулся куда-то в реберную кость, на платье показалась кровь, но жизни это не убавило. От отчаяния и боли Оксана закричала и заплакала, всплыло перед глазами лицо Хана, который, казалось, все видел и смеялся над ней. Оксана решительно подняла с пола нож, изо всех сил махнула им по запястью левой руки, брызнула кровь, затем, уже слабой левой рукой резанула по запястью правой.