Мефодий Буслаев. Первый эйдос - Дмитрий Емец

Антигон удивленно заморгал синеватыми русалочьими веками.Сложных рассуждений он не любил, имея все причины не доверять им. Чем сложнеехозяйка рассуждает, тем больше вероятность, что она стремится себя обмануть.Если задуматься, то большая часть жизни проходит в поисках вариантовсамообмана. Стоит ли игра свеч и салат майонеза – вот в чем вопрос?

Навестив Бабаню, Ирка от нечего делать заглянула вСеребряный Бор к Багрову, однако на лодочной станции того не оказалось. Иркеэто не понравилось, и она сдвинула брови.

– Бедная мерзкая хозяйка! – посочувствовалАнтигон.

– Почему это я бедная?

– Досадно, когда хочется сказать кому-то, как сильно онне нужен, а найти того, кто не нужен, никак не удается, – невинно сообщилАнтигон и тотчас – о счастье! – заработал первый за день пинок.

Ирка уже уходила, когда возле лодок – их вечно красили, такчасто, что непонятно было, когда же на них плавают, – Ирка встретилакакую-то девушку. Пляжного вида, с великолепными ногами, с облезшим носом, онабыла явно из тех, кто все лето пропадает у воды.

Девушка тоже кого-то искала. На Ирку она зыркнула безинтереса и без ревности, как на человека, который не может представлять угрозы.Ирка подумала, что это ее карма. Ни одна женщина никогда не считала еесоперницей. Напротив, женщины ее подозрительно любили, за исключением разве чтотаких бабищ, как Таамаг.

Первый, колясочный, период жизни, конечно, не в счет, нодаже и позднее, когда она уже была валькирией, Ирке вечно, не церемонясь,давали подержать пальто, велели занять очередь или бросали на нее чужих детей.Все это делали небрежно, точно никому и в голову не могло прийти, что онаспособна отказаться. Даже у незнакомых людей Ирка вызывала безусловное доверие.

Взять хоть Буслаева. Он всегда относился к нейпо-приятельски. Ему, должно быть, и в голову никогда не приходило, что Иркуможно любить, что она не только друг, товарищ и брат, но и что-то еще. Матвейбыл первым, кто открыл в ней девушку, и, должно быть, именно за это она емутеперь мстила. Люди устроены странно. За добро они мстят всегда суровее, чем засамое злобное зло.

Багров появился неожиданно. Он шел от лодочной станции свеслом в руке. Девушка с облезшим носом и Ирка разом кинулись к нему ипритормозили, вопросительно косясь друг на друга.

Матвей, как показалось Ирке, был не особо доволен, увидев ихвместе. Это не помешало ему спокойно остановиться и прислонить весло к закрытойдвери сарая.

– Вы не знакомы? Ирка – Лена. Лена – Ирка, –представил он.

– Матвей – Багров. Багров – Матвей, – передразнилаего валькирия-одиночка.

Багров и бровью не повел, а девчонка с облезшим носомрассмеялась.

– О, Ирка!.. Так ты Ирка? – затарахтела она.

– А что? – спросила Ирка напряженно.

Эта Лена явно не видела в ней конкурентку, оттого и тон унее был расслабленный, даже покровительственный. Симпатия для бедных.

– Матвей как-то говорил мне о тебе! Просто у меня естьхорошая подруга, она тоже Ирка, и, когда я сказала при Матвее «Ирка», онподумал, что я говорю совсем не о той Ирке, а когда оказалось, что есть двеИрки, он сказал, что есть еще одна Ирка и… – защебетала она.

– Лена, возьми печенье! – мягко сказал Багров.

В руке у него неизвестно откуда возник пакет. Раньше еготочно не было.

– А да… спасибо! – поблагодарила пляжная девица.

– А мне о тебе он ничего не рассказывал, –заметила Ирка.

Пляжная девица не удивилась.

– Ну, он такой скрытный! Прямо разведчик! Хотя у менядядя тоже разведчик, но он ужасно болтливый. Прямо как я. Даже больше, чем я,хотя это невозможно. Он говорит, что самые болтливые мужчины в мире – бывшиеразведчики. Я ему говорю: «Ну как это так? Слушай, ты не понимаешь. Они немогут быть болтливыми! Им нельзя!» – «Я и понимать ничего не хочу. Язнаю», – отвечает он. Вот и Матвей. В него тут весь пляж влюблен, а тынебось и не знала.

– Лена, возьми печенье! – сказал Матвей, сновапротягивая пакет.

Пока девушка с облезлым носом набивала рот печеньем, Ирканасмешливо разглядывала Багрова.

– А что еще он обо мне говорил? – напомнила Ирка,дождавшись, пока Лена вновь обретет способность производить звуки.

– А, ну да… Он говорит ты прямо как Наташа Ростова!

– Почему как? – спросила Ирка.

– Ну я не знаю. Я не читала. Но он говорит, что…

– Лена! Печенье! – напомнил Багров.

– Она не хочет! – сказала Ирка.

– Хочет! – Весло под взглядом Багрова задымилось.

– Не хочет! – От двери лодочного сарая отлетеларучка, к которой никто не прикасался. Ирка тоже умела сердиться.

Пляжная девица испуганно переводила взгляд с одного надругого.

– Она не просто хочет! Она мечтает! Лена! Возьмипеченье! – настаивал Багров.

– Но я правда не очень хочу… – осторожно возразиладевушка с облупленным носом.

– Ты не понимаешь, Лена! Это апельсиновое печенье. Твоелюбимое! – сказал Матвей.

В голосе Багрова появилась непривычная Ирке вкрадчиваявластность. Лена сдалась и, как зомби, взяла печенье.

– Я же говорил: апельсиновое ее любимое! –произнес Багров победоносно, и тотчас, как по сигналу, Лена закашлялась,судорожно отплевывая крошки.

– Ты чуть не убил ее! Не проще было попросить еепомолчать? – сказала Ирка.

– Может, надо было остановить ей сердце? –поинтересовался Матвей.

Он так взбесился, что зрачок у него почти совсем исчез.Весло уже не просто горело – пылало. Огонь грозил перекинуться на сарай.

– Слушайте, ребят! Я не знаю, что там между вами, но выоба какие-то странные. Я, наверное, пойду! – восстановив дыхание, заявилаЛена.

– Не забудь печенье! – ласково сказала Ирка.

Девушка с облезшим носом тревожно взглянула на нее,покрутила у виска пальцем и отступила на пляж.

«Цапля! Очень красивая цапля!» – подумала Ирка.

Багров уже забрасывал песком горящее весло. Ирка повернуласьи, не прощаясь, пошла. Она знала, что Матвей из гордости не побежит за ней. Вовсяком случае, сегодня. За Иркой, пакостно хихикая, тащился Антигон.