Русский рай - Олег Васильевич Слободчиков

проседью в волосах, один молодой, черноволосый с любопытными глазами. Настороженно разглядывая байдарочников, они присели на корточки. Тимофей поприветствовал их и пригласил к костру, который раздували кадьяки, чтобы заварить утренний чай.

– Талакани? – залопотали гости и заулыбались.

– Даже здесь тебя знают! – одобрительно буркнул Кусков. – Скажи, чтобы отвели к тойону.

Тимофей почтительно залопотал и его поняли.

– Панакукукс! – поднялся и представился молодой индеец.

– Это его земля, а место называется Мэд-жы-ны и принадлежит деревне рода кашайа, что находится между Шабокаем и речкой Гуалагой.

Угостившись печеной рыбой и чаем, гости стали зазывать Тараканова в свою деревню. Кусков с Тимофеем сунули за кушаки походные топоры и пошли за ними, Сысой с креолом Алексой остался с байдарочниками. Кадьяки после чаепития лежали на песке. Филька Атташа, позевывая, будто сон сводил ему скулы, выкрикивал какой-то напев, сородичи отзывались, подпевая, с такой же тоской в голосе. Только после полудня, проголодавшись, они надумали рыбачить.

На закате Сысой увидел Кускова и Тараканова в окружении десятка мужчин в набедренных повязках. Русские послы возвращались обнаженными и босыми, с чреслами, обмотанными кушаками. По их лицам видно было, что не пограблены, а к общему удовольствию сторон им удалось обо всем договориться.

– Купили землю! – весело объявил Кусков. – Пожалуй, это моя лучшая коммерческая сделка. Отдали штаны, рубахи и топоры. По уговору надо добавить три одеяла – это есть, и одни штаны. Кто даст с себя? После привезем и доплатим три мотыги и бусы. Нам верят в долг.

– Может быть, сговоримся, чтобы и другие штаны довезти? – Сысой с сожалением взглянул на свои, сшитые под новую должность и перевел взгляд на поношенные кожаные на штурманском ученике.

– Что, стыдно возвращаться с голым задом? – насмешливо укорил его главный приказчик. – Катька поймет, а Улька – не знаю! – хохотнул. – Тогда с вас три одеяла. Ночи теплые, не околеете.

Тараканов опять залопотал. Тойон с перьями, торчавшими из волос, весело и доброжелательно согласился подождать оговоренной доплаты.

– Дешево купили землю! – похвалялся Тимофей. – Обещали при нужде защитить от гишпанцев, о них здесь наслышаны и боятся.

После пира из чая, сухарей, рыбы и печеного мяса бобров, от которого гости отказались, отряд попрощался с ними, сел в байдарки и в виду берега направился к Бодего. Море было спокойным, светило солнце, легкий бриз веял прохладой весеннего океана. В который раз Сысой проходил этими местами, и никогда они не казались ему такими красивыми. От радости он мурлыкал про себя какую-то песню с несозвучными словами, которые раз за разом становились все складней. Вдруг, что-то сложилось в уме, и, обернувшись к Кондакову, он громко пропел: «Возвращаемся, чтобы вернуться», самодовольно хмыкнул в бороду и добавил: «Навсегда!»

Креол улыбался, налегая на весло, в щелках его глаз весело поблескивали зрачки, он тоже неслышно пел.

Отряд вернулся в Бодего, когда бриг «Окейн», прикрывавший партию Тараканова, и наконец-то выдворенный испанцами из бухты Сан-Франциско, собирался в поход. Экипаж суетился, закрепляя движущиеся предметы, капитан орал, скаля акулью пасть, партовщики ждали передовщика. Здесь же стоял бриг «Изабелла». Кусков не стал выспрашивать капитанов, куда они отправляются и где намерены промышлять. Поднявшись на борт шхуны, он объявил сполох – сбор и спешную подготовку к походу. Еще недавно густо заселенный людьми берег опустел. Сиротливо стояли балаганы, полуземлянки, в которых успели обжиться семьями.

– Не жалейте! – смеялся Сысой, ободряя Ульяну, Василия и сына Петруху, уже очистивших от травы старые грядки. – Там, куда мы идем еще лучше.

На следующий день шхуна выбрала якорь и вышла из залива. Не задерживаясь против пересыхавшего устья реки Шабакай, осторожно обходя торчавшие из воды камни, Банземан провел судно в тесноватую бухту. Партовщики плясали, как это у них принято перед началом всякого нового дела. Положившись на двух приказчиков, Кусков распорядился разгрузить и вытянуть судно на берег, поднялся на террасу, по-хозяйски расхаживал по лесу, выбирая место для будущей крепости.

Разгрузкой командовал приказчик Старковский, Сысой обустраивал место под лагерь. Банземан, сердясь на непонимание эскимосов, и от того сильно корявя язык, бегал по палубе, сам сворачивал и крепил паруса. Как только груз был перевезен на сушу, шхуну воротом вытянули на берег. Склонившись на бок обнаженными мачтами, она замерла, будто уснула. На ближайшие месяцы ни дальних плаваний, ни прикрытия промыслов не намечалось. Банземан со своими вещами остался в каюте с наклонной палубой, чтобы по наказу Кускова ремонтировать судно.

В сумерках промышленные ставили палатки, женщины у костров шумно готовили ужин. Партовщики, не любившие всякой спешки и суеты, подкрепились мясом и рыбой, долго пили чай, глядя на небо с зажигавшимися звездами, затем перевернули байдарки и устроились под ними на ночлег. Степенно вышла на небо полная луна, ночь была светла. Серебрилась трава, в ней весело шебаршили мыши, деревья бросали длинные тени, в лесу укали какие-то птицы, в бухте плескалась сонная рыба, с моря доносился монотонный гул прибоя, с Берегового хребта струилась свежесть с пряными запахами трав. Сысой слышал все это, но спал крепко и сладко, а проснулся при мутном рассвете, когда первые, сонные пташки неуверенно пробовали голоса. Лагерь спал. Свесив головы, сидя дремали караульные. Едко пахло горячей золой костров. Филька Атташа на четвереньках выполз из-под байдарки. Услышав его, вскинул голову и огляделся часовой, подкинул хвороста на угли, стал раздувать огонь. Закашляли, зашевелились под лодками, в поставленных наспех палатках.

Эскимосы, по обычаю, дождались первых лучей солнца, а русские промышленные, после торопливых молитв и завтрака, весело застучали топорами, едва только заалели вершины хребта. Кусков в камчатой рубахе без опояски первым начал вырубать место под крепость. После восхода к служащим подтянулись партовщики, с недоумением топтались вокруг деревьев в три-четыре обхвата, не верили, что их можно свалить. Но летела щепа, топоры и пилы вгрызались в мягкую, пористую древесину. С хрустом наклонилось и стало падать первое дерево саженной толщины.

Из индейской деревни пришли мужчины и женщины. Кадьяки и алеуты побросали топоры, стали плясать в честь встречи. Деревенские жители устроили ответные пляски. Кускову пришлось бросить работу, привечать и одаривать гостей, выложить вещи, оговоренные за продажу земли, угощать чаем и сладкой кашей. Никакой враждебности индейцы не показывали, ушли затемно и то не все: кадьяки сумели прельстить двух женщин и они остались в лагере. Русские служащие привычно бросили жребий и выставили караулы на подходах к табору.

На другой день явились гости из приморской деревни. Кусков, неохотно