Ты обратилась в лунный свет - Мэри Хиггинс Кларк

Это была еще одна шутка Одиль, которая приводила его в бешенство. Она говорила всегда «раскрасить» вместо «позолотить лилию». Ей нравилось, когда ее кто-нибудь поправлял, тогда она была счастлива заметить, что фраза искажена, ибо Шекспир написал «Позолотить чистое золото, раскрасить лилию».

«Ах, какая претензия на интеллектуальность», — подумал Лейн, скрипя зубами, и посмотрел на часы.

— Послушай, Однль, торжество начинается через десять минут. Тебе не кажется, что надо поторопиться?

— О, Вильям, никто не является на коктейльный вечер минута в минуту, — возразила она голосом маленькой девочки. — Почему ты сердишься? Знаю, что тебя что-то сильно беспокоит, но, пожалуйста, поделись со мной. Я постараюсь помочь. Я и раньше помогала тебе, не так ли?

Она сделала вид, что сейчас расплачется.

— Конечно помогала, — сказал доктор Лейн более мягким тоном, наконец-то расслабляясь. Затем он сделал ей комплимент, который должен был ее удовлетворить:

— Даже с нераскрашенной лилией ты прекрасна. На этот вечер ты могла бы пойти как есть и затмить там всех женщин.

Когда она улыбнулась, он добавил:

— Но ты права. Я действительно озабочен. Миссис Бейнбридж сегодня плохо себя чувствовала, и мне было бы гораздо спокойней, будь я поблизости, если вдруг понадоблюсь. Поэтому...

— О, — вздохнула она, зная, что за этим последует, — как жаль! Мне так хотелось сегодня со всеми повидаться, повеселиться. Мне нравятся наши клиенты, но мы, похоже, посвятили им всю свою жизнь.

Это была реакция, которую он ждал.

— Я не хочу тебя расстраивать, — сказал он твердо. — Можешь остаться и хорошо провести время. Можешь даже переночевать в гостинице и вернуться домой завтра. Не хочу, чтобы ты садилась за руль ночью без меня.

— Ты уверен?

— Уверен. Я только покажусь и уеду. Можешь передать всем от меня привет. — Тревожное предчувствие внутри завыло как сирена. Ему хотелось умчаться, но он задержался, чтобы поцеловать ее на прощанье.

Она взяла его лицо в руки.

— О, дорогой, надеюсь с миссис Бейнбридж ничего не случится, хотя бы в ближайшее время. Она очень старая, конечно, и не может жить вечно, но она такая милая. Если ты подозреваешь что-нибудь серьезное, пожалуйста, вызови немедленно ее личного врача. Мне бы не хотелось, чтобы ты подписал заключение о смерти еще одной нашей клиентки сразу после смерти другой. Вспомни все неприятности на твоей последней работе.

Он снял ее руки со своего лица и сжал их. Как ему хотелось ее задушить!

Вернувшись домой, Мэги долго стояла на крыльце, глубоко вдыхая свежий, чистый, соленый воздух океана. Ей казалось, будто после музея запах смерти застрял у нее в носу.

«Эрл Бейтман наслаждается смертью, — подумала она, чувствуя как по спине пробежали мурашки отвра-щення. — Ему правится говорить об этом, входить в образ».

Лайам рассказывай ей, с каким наслажденном Эрл описывал страх обитательниц Латам, получивших колокольчики. Она хорошо понимала их страх. Хотя, по словам Эрла, этот инцидент так сильно его расстроил, что он упаковал колокольчики и спрятал их на складе.

«А может, здесь и то и другое. Ему, возможно, понравилось их пугать, но он очень расстроился, когда его выгнали», — подумала она.

Ему очень хотелось все ей показать в этом странном музее. Так почему же он не предложил посмотреть колокольчики? Определенно это не из-за болезненных воспоминаний о том, что случилось в «Латам Мейнор».

Может быть, потому, что он спрятал их на могилах женщин из пансионата — тех, кто присутствовал тогда на лекции? И она тут же подумала, была ли на той лекции Нуала?

Мэги заметила, что дрожит вceм телом, и обхватила себя руками. Входя в дом, она убрала с двери записку для Брауэра. Первым, что попалось на глаза в комнате, была фотография в рамке, которую подарил ей Эрл. Она взяла ее в руки.

— О, Нуала, — произнесла она вслух. — Фин-ну-ала. — С минуту она смотрела на фотографию. Можно ее заретушировать, чтобы Нуала осталась одна, а потом увеличить.

Начиная лепить Нуалу, она собрала в доме все ее последние фотографии. Но эта была самая последняя и очень пригодится при завершении работы. Она решила отнести ее наверх.

Шеф полиции Брауэр обещал заехать днем, но было уже немного больше пяти. Она не станет терять времени и поработает над скульптурой. Но по пути в студию она вспомнила, что Брауэр обещал сперва позвонить. В студни она телефона не услышит.

Мэги решила, что сейчас вполне подходящее время, чтобы закончить разборку вещей Нуалы. «Только отнесу наверх фотографию и вернусь», — подумала она.

В студии она аккуратно вынула карточку из рамки и повесила ее на стену возле рабочего стола. Потом включила светильник и хорошенько разглядела фотографию.

«Должно быть, фотограф попросил их улыбнуться», — решила она. Нуала улыбалась естественно. На снимке не хватало лишь того, что Мэги увидела в ее глазах к тот вечер.

Рядом с Нуалой Эрл Бейтман выглядел неуверенным, скованным, улыбка его была явно натянутой. «Но все же, — подумала она, — в нем нет ничего похожего на пугающую одержимость, которую я наблюдала сегодня».

Она вспомнила, как Лайам говорил, что в их семье завелся псих. Тогда она восприняла его слова как шутку, но теперь вовсе этого не исключала.

«Наверное, Лайам ни разу в жизни не вышел на фотографии плохо», — подумала она, изучая снимок. Между кузенами существовало сильное внешнее сходство. Но то, что в лице у Эрла выглядело странным, у Лайама казалось очень милым.

«Мне повезло, что Лайам привел меня на тот вечер и что я встретила Нуалу», — размышляла Мэги, спускаясь по лестнице. Она вспомнила, как чуть было не лишилась этой возможности, как почти уже решила уйти домой, потому что Лайам забыл про нее, снуя от одной группы кузенов к другой. В тот вечер она чувствовала себя покинутой. «Однако он весьма изменился с тех пор, как я сюда приехала», — подумала она.

«О чем следует рассказать Брауэру, когда он придет? — спрашивала она себя. — Даже если Эрл Бейтман положил колокольчики на могилы, в этом нет ничего противозаконного. Но зачем ему лгать, что колокольчики в кладовке?»

Она вошла в спальню и открыла шкаф, где остались только две вещи — голубой коктейльный костюм, который был на Нуале в «Четырех Временах Года», и бледно-золотистый плащ, который Мэги повесила на место, когда Нейл с отцом передвигали кровать.

Днище шкафа было завалено туфлями, тапочками, ботинками. Мэги села на пол и приступила к работе. Часть обуви была ношеной и довольно старой, но некоторые туфли, как, например, те, что Нуала надевала на бал, были новые и очень дорогие.

Верно. Нуала не была аккуратной, но она никогда бы не свалила в одну кучу старую и новую обувь. И вдруг у нее перехватило дыхание. Она вспомнила, что убийца все в доме перевернул, но было ли у него время порыться в обуви?