Вечный странник, или Падение Константинополя - Льюис Уоллес

Итак, индийский князь твердо решил искать встречи с Магометом, и сейчас нам интереснее всего проследить за тем, как именно он добился своего. Действовал он с присущей ему решимостью.

Сразу после того, как сопровождаемые евнухом дамы скрылись из виду, из всех потайных помещений замка высыпали воины; увидев одного, судя по виду — офицера, князь обратился к нему по-турецки:

— Послушай-ка, друг!

Воин повиновался.

— Передай коменданту замка мое приветствие и сообщи, что индийский князь желает с ним переговорить.

Воин заколебался.

— Разумеется, — торопливо продолжил князь, — послание мое предназначено не могущественному властелину, который встретил меня на пристани, а подлинному коменданту. Приведи его сюда.

Его уверенный тон возымел свое действие.

Недолгое время спустя посланец вернулся в сопровождении приземистого человека средних лет. Круглое лицо под зеленым тюрбаном, большие черные глаза, укрытые мясистыми веками, бескровные щеки, утонувшие в густой бороде, поношенный халат с оторочкой из рыжего меха, обнаженный ятаган на шитом шелковом поясе — все выдавало в нем турка; однако как мало было в нем сходства с прекрасным баловнем судьбы, представшим там, у реки, под чужой личиной!

— Индийский князь имеет честь говорить с комендантом замка?

— Велик Аллах, — отвечал комендант. — Я сам искал встречи с вашим сиятельством. Помимо желания присоединиться к благодарностям за ваше счастливое спасение во время шторма, я намеревался исполнить свой долг мусульманского гостеприимства и препроводить вас туда, где ваш ждут отдых и пища. Прошу за мной.

Сделав лишь несколько шагов, комендант остановился:

— А разве с вами не было спутника — помоложе, дервиша?

— Монаха, — поправил князь, — и, кстати, этот вопрос напомнил мне и о моем слуге-негре. Пошлите за ним, а лучше того — приведите обоих сюда. Мне угодно, чтобы их поместили со мной вместе.

Через некоторое время все трое вступили в свои покои, если крошечная комнатушка достойна такого названия. Стены в ней были из холодного серого камня, сквозь узкую продолговатую бойницу проникал скудный свет; жесткая скамья, огромный турецкий барабан, по форме похожий на половинку яичной скорлупы, а также несколько связок соломы с брошенной поверх сложенной овечьей шкурой составляли всю обстановку.

Сергий не выказал ни удивления, ни разочарования. Возможно, эта комнатка и ее содержимое напоминали его келью в Белозерском монастыре. Нило углубился в изучение барабана — он, видимо, привел ему на ум схожие боевые приспособления из Каш-Куша. Лишь один князь остался недоволен. Встав между комендантом и дверью, он произнес:

— Один вопрос, прежде чем ты выйдешь отсюда.

Турок устремил на него молчаливый взгляд.

— В какие покои поместили княжну Ирину и ее спутницу? Они столь же убоги, как и эти?

— Приемная моего гарема — самая удобная из всех имеющихся в замке комнат, — отвечал комендант.

— И что?

— Именно туда их и поместили.

— Не твоими заботами. Тот, кто позорит гостеприимство принца Магомета, обращаясь дурно с его гостями… — Князь смолк и обвел комнату хмурым взглядом. — Подобный слуга обойдется столь же недостойно и с другим гостем, и если этот другой — не гость, а гостья, даже это не тронет его очерствевшую душу.

— Принц Магомет! — вскричал комендант.

— Вот именно. Не важно, что привело его сюда, а то, что он желает оставить римлян в неведении относительно своего присутствия, я знаю не хуже тебя; тем не менее мы получили его царское обещание. Что до тебя — да пусть даже ты держал руку на бороде Пророка, когда обещал нам защиту и гостеприимство, и в этом случае я скорее предложил бы княжне отдаться на волю волн.

Сергий подошел и встал рядом, однако, поскольку разговор велся на турецком, он слушал, но не понимал.

— Глупец! — продолжал князь. — Тебе даже не ведомо, что родственница римского императора находится под этой крышей по договору с могущественным Мурадом, заключенному при посредничестве его сына, и она — наша хранительница! Когда шторм утихнет и волны улягутся, она продолжит свой путь. И тогда — а возможно, это случится уже утром — она спросит про нас, и повелитель твой осведомится, как мы провели ночь. А, похоже, ты начинаешь понимать!

Голова коменданта поникла, взгляд остановился на собственном животе; когда же он поднял глаза, они были полны самоуничижения и мольбы.

— Ваше сиятельство, высокородный господин, соблаговолите выслушать меня.

— Говори. Уши мои открыты для той лжи, которую ты измыслил, дабы скрыть свое небрежение к нам и измену ему, щедрейшему из повелителей, благороднейшему из рыцарей.

— Ваше сиятельство изволят судить обо мне превратно. Во-первых, вы забываете о том, что замок переполнен. Все помещения и даже проходы заняты свитой и сопровождающими…

Он осекся и побледнел, будто человек, внезапно оказавшийся в великой опасности. Однако его проницательный гость тут же подхватил незавершенную фразу и закончил ее:

— Принца Магомета!

— Свитой и сопровождающими, — повторил комендант. — Во-вторых, у меня не было намерения оставить вас без всяческих удобств. Отдан приказ доставить из моих личных покоев светильники, постели и стулья, а также яства и воду, чтобы вы могли умыться и утолить жажду. Распоряжение это уже выполняют. Право же, ваше сиятельство, готов поклясться первой главой Корана…

— Поклянись чем-то не столь святым! — вскричал князь.

— Тогда — клянусь костями Праведного, что собирался обеспечить вам всяческие удобства, даже поступившись ими сам.

— По просьбе твоего господина?

Комендант склонился до самой земли.

— Что же, — проговорил князь, смягчаясь, — понять это превратно было немудрено.

— Да, воистину.

— Тебе осталось лишь доказать истинность своих намерений, осуществив их.

— Доверьтесь мне, ваше сиятельство.

— Довериться тебе? Только когда получу доказательства. Есть у меня одно поручение…

Князь снял с пальца перстень.

— Возьми, — сказал он, — и отнеси эмиру Мирзе.

Он говорил с уверенностью, противостоять которой было невозможно, а потому турок тут же протянул руку, чтобы принять в нее талисман.

— А также передай эмиру, что я прошу его поблагодарить Всеблагого и Всемилостивого за то избавление, свидетелями которого мы оба стали у юго-западного угла Каабы.

— Как? — вскричал комендант. — Ты — мусульманин?

— Я не христианин.

Приняв перстень, комендант поцеловал вручившую его руку и удалился, пятясь задом и опустив глаза долу, — все это свидетельствовало о высочайшем смирении.