Можно тебя навсегда - Наталия Романова

     – Бери, – отмахнулся Пётр, посмотрел на Богдана, показывая на привязанный к ветке полиэтиленовый пакет, в него можно сложить улов. – Зуйка ощенилась, через пару недель можно присматривать щенка. Крепкие ребята, годные. Приходи.

     – Отлично, – кивнул Богдан.

     Зуйка, восточносибирская лайка, – универсальная охотничья порода. Собака умная, расторопная, сообразительная, почти человек. О Зуйке ходили легенды среди охотников не только Хакасии, но и всей Сибири. Потомство Зуйка давала редко, от таких же обученных, от природы сообразительных охотничьих кобелей. Ценились такие щенки на вес золота, однако Пётр не злоупотреблял, берёг своё сокровище, приплод пристраивал среди охотников, в сотни раз проверенные, надёжные руки, только и только для охоты, чтобы таланты по дворам и квартирам не прозябали. Вот и Богдану выпала честь – значит, признал его Пётр своим.

     На обратном пути любовались такими пейзажами, что хоть мольберт неси и начинай писать. Богдан набрал жменю костяники на прогретой солнцем опушке, угостил Женю. Та таращила глаза, с подозрением нюхала, пару раз лизнула ягоды, похожие на ядра граната, потом всё же закинула в рот. Сморщилась, едва не выплюнула, но, к удивлению Богдана, проглотила.

     – Кисло, но классно, – сделала она вывод. Богдан засмеялся и рассказал о полезных свойствах таёжной ягоды.

     Костяникой сыт не будешь, на обратном пути заехали в кафе на базе отдыха. По местным меркам – место элитное. Обслужили расторопно, порции оказались щедрые, сытные, вкусные, а простенькую подачу простить можно. Сюда не за кулинарными изысками приезжают, совсем за другим.

     Здесь степь, летом пахнущая ковылём, пылью. Весной – купальницами, местные называют цветы «жарка», а зимой – трескучим морозом, неутихающим ветром. Тайга – с её законами, дичайшими ароматами, запредельной жестокостью и щедрыми дарами. Горные хребты – с видами, от которых дух захватывает, высотами, куда обманчиво просто пробраться пешему. Зарыбленные реки, озёра, в том числе солёные. Мистическая история хакасского народа, покрытая легендами, как лоскутными покрывалами.

     Дорогой, которой решил поехать Богдан, он не ездил давно, года четыре точно. Не потому, что ухабистая – Тундра точно пройдёт, – не мог себя заставить. Даже если легче было срезать путь, Богдан объезжал это место, как здоровый человек лепрозорий. Сейчас, глядя на осоловелые глаза Крош, машинально свернул. Поскорее добраться домой, отдохнуть Жене и Тёмычу – всё, о чём подумал.

     – Ого! Что это? – Крош уставилась в окно, Тёмыч тоже оторвался от полосатой подвески-пчёлки, шуршащие крылья которой терзал последние семь минут.

     Богдан повернул голову на выкрик Женьки, зная, что он увидит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

     Большой, заброшенный участок рядом с основным поселковым массивом. Лес с двух сторон подходил вплотную к участку, стоял живописной стеной, там безумно пахло хвоей, кедром – нечастый аромат для этого региона. С запада виднелась река с холмистым берегом, сплошь покрытым вековыми деревьями, с одним-единственным подходом-пляжем, чистым, будто выскобленным сотней рабочих рук. Под углом проселочная дорога, где с одной стороны поселок с нехитрыми благами цивилизации, а с другой – луг, почти степь, заканчивающийся где-то вдали горным хребтом. Участок огораживал забор из горизонтальных, грубо наструганных досок. Живописно, красочно, как на открытке. Место действительно пользовалось популярностью у туристов, сюда приезжали, фотографировались, время от времени пытались купить, порой втридорога.

     Богдан остановил машину, подождал, когда Крош выберется, вышел сам, забрав из автомобиля Тёмыча, понимая, что тремя минутами экскурсия не обойдётся.

     – Вот это красотища! – проговорила восторженно Женька. – Ты видел это? С ума сойти! Хоть кино снимай. Путешествие хоббитов! Если сейчас из леса появится Гэндальф, я совсем не удивлюсь! Ой, смотри, что это?

     Богдан покорно шёл за Крош, прижимая к себе Тёмыча, почему-то именно рыжий крепыш шести месяцев от роду, понимающий ничтожно мало в этой жизни, давал ему силы здесь и сейчас устоять на ногах.

     – Фундамент? – Крош замерла, уставившись в торчащий из высокой, сочной травы фундамент, покрытый редкой травой от времени. – Кто-то не достроил дом, – она легко запрыгнула на бетонную ленту и пошла вдоль. – Большой дом должен был построиться. Здесь, наверняка, спальня. А там… там детская!

     – Кухня, – ответил Богдан, чувствуя, как слова застревают в горле, будто рыбной костью подавился, не может вздохнуть, не то, что говорить. – Детская рядом со спальней, а из кухни виден двор с игровой зоной.

     – А? – Женя распахнула зелёные глазищи, прикрыла ладонью рот, уставившись на говорящего.

     – Там баня. Обыкновенная русская баня. Стены обиты липой, большой предбанник, купель, – он показал на границу кедров и прогалины, открывающей вид на реку.

     – Это твой дом? – тихо-тихо уточнила Крош.

     – Да, – он кивнул, не смотря на Женю, а когда глянул, увидел то, чего боялся больше всего на свете – слёзы.

     Полные глаза огромных, перекатывающихся слёз. Жалость. Бетонная, давящая, удушающая плита жалости. Посмотрел поверх рыжей макушки с развевающимися кудрявыми прядями на чуть прохладном ветру с реки. Увидел, как наяву, дом, который должен был вырасти. Что почувствовал? Рефлекторно готовился к острой боли, горячим, жалящим иглам по венам, взрыву каждой клетки тела, кровавому крошеву в душе, сердце, разуме. И не почувствовал ничего кроме глухого, как хроническая непреходящая боль, принятия.

     Принятия, запоздалого, как электричка после полуночи, которую ждали засветло. Запоздалого, и всё-таки необходимого.

     Крош тем временем вытирала слёзы со щёк, всхлипывала, смотрела с такой говорящей, очевидной жалостью на Богдана, что хотелось взвыть, как оголодавший волк на луну – пронзительно, страшно, предупреждающе.

     – Не надо, – глухо произнёс он.

     – Что не надо? – Женька всхлипнула, кончик носа некрасиво покраснел, она вдруг подскочила, выхватила Тёмыча из рук Богдана, как от прокажённого, вцепилась в сынишку, стиснула, начала покачивать, целовать макушку с рыжими волосками, пухлые щёки, нос-кнопку. Тёмыч недовольно крутил головой и кряхтел.