Наше неушедшее время - Аполлон Борисович Давидсон

английских историков говорил мне: «Если согласиться с таким подходом, то не надо ли поступить так же с именами Ермака или Скобелева?».

Ну, это сложный, бесконечно долгий и противоречивый разговор. Но эти события заставили меня вспомнить многое и разнообразное, что с ними связано. Бесконечные громкие антиевропейские споры, лозунги, плакаты.

Эти идеи звучат и в художественной литературе. Хочу напомнить кое-что из истории – то, что помогает понять нынешнее:

Бернар Дадье, классик западноафриканской литературы:

От Европы,

о нашей свободе пекущейся,

Избавь нас, Господь[162].

Нигериец Воле Шойинка, лауреат Нобелевской премии по литературе:

Знакомство я вожу

Лишь со своими.

Мне белизна лица

Антипатична[163].

Сейчас из-за очень сложной ситуации в Ливии нередко с почтением вспоминают «ливийского лидера» Муамара Каддафи. Но вот одно из заявлений Каддафи. На форуме в Триполи 22 апреля 2001 года он сказал: «Мы должны потребовать от белых компенсации за колонизацию и геноцид, которые они устроили на нашей земле». Он призвал Африку избавиться от культурного наследия белых людей: «Их языки и традиции не могут выразить наши чувства и мысли, поэтому мы должны говорить только на языках наших предков»[164].

Если встать на позицию противопоставления рас, как это сделал Каддафи, то придется вспомнить, что арабская работорговля возникла намного раньше европейской и стоила «Черной Африке» миллионов человеческих жизней.

Подобные речи усиливают антибелые, антиевропейские настроения, требования, чтобы Европа заплатила за столетия колониализма и работорговли.

Сколько же написано и говорено на темы о взаимоотношениях Европы с остальным миром! О перспективах этих отношений. О самых разных аспектах этих отношений и перспектив. И сколько европессимизма!

Мне вспомнилось, что обо всем этом думали в нашей стране, и с давних времен: Александр Герцен в середине ХIХ столетия писал («С того берега»), что Европа «выродилась». «Все мельчает и вянет на истощенной почве – нету талантов, нету творцов, нету силы мысли, нету силы воли; мир этот пережил эпоху своей славы, время Шиллера и Гёте прошло так же, как время Рафаэля и Буонаротти, как время Вольтера и Руссо, как время Мирабо и Дантона; блестящая эпоха индустрии проходит, она пережита так же, как блестящая эпоха аристократии; все нищают, не обогащая никого». И заключал: «Прощай, отходящий мир, прощай Европа!»[165].

А в «Современнике», журнале Н.А. Некрасова, Н.Г. Чернышевского и Н.А. Добролюбова:

«Теперь совестно, когда говорят: “всеобщая история” и рассказывают события какого-то уголка на Божьем свете, называемого Европой, толкуют о всеобщем развитии, уверяют, что человечество составляет одну семью, а между тем огромное большинство этого человечества (почти вся Азия, не говоря уже об Африке) и не догадывается, что об нем идет речь»[166].

В канун Двадцатого века литератор и философ Владимир Соловьёв говорил:

О Русь! Забудь былую славу:

Орел двуглавый сокрушен,

И желтым детям на забаву

Даны клочки твоих знамен[167].

Василий Осипович Ключевский, мой любимый историк, писал в мае 1904 года: «Азия просветила Европу, и Европа покорила Азию. Теперь Европа просвещает Азию. Повторит ли Азия ту же операцию над Европой?»[168]. Эти свои размышления он не публиковал. Не хотел, наверно, пугать читающую публику.

А вот мнения известных наших философов: Н.А. Бердяева, Я.М. Букшпана, Ф.А. Степуна, С.Л. Франка. Они в 1922 году отозвались на книгу немецкого ученого О. Шпенглера «Закат Европы» сборником своих статей «Освальд Шпенглер и закат Европы». С грустью согласились со Шпенглером, назвали его «мужественным пророком». Ф.А. Степун так охарактеризовал труд Шпенглера: «Содержание его пророчества – смерть европейской культуры»[169].

Этих философов советская власть выслала из России (это изгнание потом называли «философский пароход»). Очень уж все их идеи были далеки от тогдашних советских. Изгнали философов в 1922 году, когда издавался этот их сборник.

Все, что я тут упомянул, – разнообразные размышления об ослаблении роли Европы. Одни говорят об этом с торжеством, другие – с печалью. Но все предрекают Европе дальнейшее ослабление.

X

Серебряный век в моей судьбе

Еще не раз вы вспомните меня.

Николай Гумилёв[170]

Слов «Серебряный век» в СССР в годы моей молодости не знали. Они родились в Российском Зарубежье и долго еще не доходили до Советского Союза.

Сама память о том, что назвали «Серебряным веком», в СССР всячески уничтожалась. В августе 1946-го постановлением ЦК КПСС подверглась официальному осмеянию и истреблению. В докладе Жданова, основанном на этом постановлении, говорилось об Ахматовой: «До убожества ограничен диапазон ее поэзии, – поэзии взбесившейся барыньки, мечущейся между будуаром и моленной…»

Вообще же, издавать ее произведения «…так же удивительно и противоестественно, как если бы кто-либо сейчас стал переиздавать произведения Мережковского, Вячеслава Иванова, Михаила Кузьмина, Андрея Белого, Зинаиды Гиппиус, Фёдора Сологуба, Зиновьевой-Аннибал и т. д. и т. п.»[171].

У моей мамы и всех ее друзей это вызвало взрыв возмущения. Да разве только у них! Ведь растоптали культуру их юности!

Но попробуй высказаться! Только среди друзей.

Мама и ее друзья снова и снова говорили о своих любимых писателях, поэтах, художниках. Конечно, многое из этого я уже слышал раньше, но теперь – я уже был старшеклассником – понимал лучше. И любовь к Серебряному веку проникала в меня все глубже, влияла на меня все больше.

Для тех, рядом с кем я жил, память о Серебряном веке связана с их детством и юностью. И в разговорах со мной они вспоминали не только тяготы советских лет. Они отнюдь не идеализировали «царское время». Но говорили о светлом в их молодые годы. А это была и культура Серебряного века. Они полюбили ее и старались это чувство передать мне.

Я узнавал одно за другим имена, подвергшиеся официальному забвению. Начинал с чтения романов Мережковского, стихов Брюсова, Бальмонта, Игоря Северянина. Читал Сашу Чёрного, юмор Аркадия Аверченко.

Привлекали мое внимание не только к литературе Серебряного века. В детстве, еще до войны, – к тем зарубежным приключенческим романам, которые были широко распространены в предреволюционной России. Романы Луи Буссенара, Райдера Хаггарда… Да и стихи Киплинга, в них тоже нередко говорилось об «экзотических странах».

Старались знакомить меня с этой литературой не только потому, что сами увлекались ею в детстве и юности. А и потому, что хотели отвлечь мое внимание от сталинской пропаганды, которой были пропитаны все газеты, даже «Пионерская