Смутные годы - Валерий Игнатьевич Туринов

– Не могу я сделать это, – печальным голосом промолвила игуменья и опустила глаза, чтобы не видеть страдающего лица молодой и красивой царицы.

Мария поникла. Безучастно молча простояла она весь обряд, взирая на игуменью, которая зачитала за неё отречение. На неё надели рясу, остригли ей косы и покрыли голову чёрным платком. Как и Василия, её вывели под руки во двор и усадили в повозку. В сопровождении боярских детей повозка пронеслась по Фроловской улице, мимо лавок, толкучек, веселья, жизни и смеха, девяти главок Покровского собора… А вот мелькнул Поповский крестец у рва и там же убогие лавчонки, что теснились на Каменном мосту и торговали молитвенниками и книжицами. Затем повозка нырнула под Фроловскую башню, прокатила по Спасской мостовой, свернула направо около крохотного каменного храма Святого великомученика Георгия и вкатилась в узкие ворота Вознесенского монастыря – за высокие глухие стены.

Через неделю её увезли в Суздальский Покровский девичий монастырь, также тайно в крытой повозке. Там она прожила ещё шестнадцать лет под присмотром настоятельницы, умерла, была там же похоронена – и забыта.

Глава 10

Под Москвой

К дальней заставе лагеря Жолкевского под Можайском на рысях подошёл отряд конных дворян.

– Эй, панове, где тут Валуев стоит?! – крикнул жолнерам молодой боярский сын Михалка Бестужев, старший в отряде, с густыми длинными, забитыми пылью прядями русых волос, падающими на полноватое книзу лицо.

Сплюнув пыль, что лезла в рот с бороды, скрипела на зубах, он уставился на жолнеров.

– Откуда будешь?

– С Москвы, срочно! – отозвался Михалка, показал подорожную грамоту гетмана с разрешением пропускать людей от Боярской думы, если те гнали с вестями.

– Он стоит у Можайки. Поезжай прямо. Там, направо у ручья, стан. Это ваши! – ответили ему с заставы.

– Только они уже не за Василия! Им Владислав приглянулся! Ха-ха-ха!.. Дуй, москва, это близко! – стали отпускать злые шутки жолнеры.

Михалка ссутулился, молча проглотил насмешку. Его лицо, покрытое пылью, ещё сильнее посерело.

К нему подъехал его брат Васька, чтобы поддержать его, уязвимого и вспыльчивого.

– Поехали, поехали, Михалка! – подтолкнул он его в спину, чтобы тот, чего доброго, не ввязался в потасовку. – Валуев недалеко!

Они, братья Бестужевы, Михаил и Василий, были смоленскими дворянами, как и другие в этом отряде. И поляков, и литву они не любили по простой житейской причине: уж очень часто приходило со стороны засечной полосы разорение на их приграничные поместья и поместья их родичей.

Самого же Ваську такого рода перебранки с хвастливыми по натуре поляками не задевали.

«А ты найди умнее немца и надменнее поляка!» – мелькнуло у него в голове метко брошенное словцо одного московского торгового мужичка, с которым он схлестнулся на базаре в споре о вечной розни между русскими…

Полк Валуева они нашли быстро, нашли и его палатку, у неё спешились.

– До воеводы, из Москвы, – сказал Михалка стрелецкому десятнику, загородившему им дорогу.

– А что у вас к нему? – подозрительно оглядел их тот.

– Дело не до тебя! – отрезал Михалка.

Его приятели поддержали его, загалдели.

Валуев, услышав их напористые громкие голоса, вышел из палатки: «Что за шум?!»

– С посылкой от московских смольнян и брянчан! – представился Михалка.

Он сообщил, что они читали грамоту гетмана на Москву, и понёс: что в ней нет того, другого… Не сказано, на каких условиях Жолкевский присягал Валуеву и Елецкому. И то хотят услышать они доподлинно от него, прежде гетмана…

– Что в грамоте – знаете. Пишите ещё, если есть что добавить, – заговорил Валуев. – На том же, как записано, гетман целовал крест и стоять будет крепко.

– Григорий Леонтьевич, верим тебе! – сказал Афанасий Битяговский. – Да служилые ропщут, нет-де в той грамотке, что государю нашему, королевичу, окреститься в православие!

Он, боярский сын по выбору, был таких же лет, как Михалка, но выглядел намного старше из-за крупных, скобкой, морщин на лице и седой бороды, тоже забитой пылью.

– О том с гетманом говорить будете! – остановил Валуев его.

Он досадовал на себя за промашки в договоре. Из-за них на него теперь посыпались упрёки. Даже от служилой мелкоты. И это раздражало его: умным советчикам посидеть бы без воды в острожке, потом написать толковую грамоту.

– Это дело духовное, – сказал он. – И волен в нём патриарх с преосвященным собором. А не вы! Да и не гетман тоже!

Гонцы как будто не слышали его, по-прежнему гнули своё: нет-де в той грамотке, чтобы польским и литовским людям не стоять в наших городах, наипаче приближённых королевича. Не то затоскует народ и быть по-новому смуте…

Этого Валуев уже не выдержал.

– То дело бояр и всей земли! Что вы, смольняне, за люди такие! Не в свои сани лезете! Патриаршее то дело, боярское!

От этих резких слов воеводы гонцы насупились.

– И земли тоже! – не унимался Михалка и показал на своих приятелей: – Вот мы и есть земля!

– Быть королевичу у нас государем или нет, решать всей землёй будем! – поддержал его и Гришка Уваров, четвёртый гонец из отряда Михалки. – И гости, и чёрные!..

Он, тоже служилый по выбору от Смоленска, невысокий ростом, но кряжистый, был жёсткий характером. Это он был зачинщиком пакости, когда залили пушки свинцом под Тайнинским селом, куда сначала пришло войско «царика» два года назад.

– Ладно, идите до гетмана! – сердито закончил Валуев, чтобы отвязаться от упрямых гонцов. – Я всё сказал!

Михалка Бестужев замялся, явно желая что-то спросить у него и не осмеливаясь после такого натянутого разговора.

– Ну что ещё? – недовольно проворчал Валуев.

– Григорий Леонтьевич, у тебя Тухачевский служит, Яков?

– Да, в сотниках ходит! – живо отозвался Валуев, когда сообразил, что речь пойдёт об ином.

– Письмо из дома ему. На Москву пришло.

– С этого бы и начал, – дружелюбно проронил Валуев и крикнул вестовому: – Сёмка, позови Тухачевского!

Тухачевского нашли быстро.

– Мишка, Васька! – вырвалось у Якова, когда он увидел рядом с воеводой Бестужевых. – И ты здесь, Афанасий! Гришка! – обрадовался он и затормошил земляков, немного смущённый, не ожидая встретить их тут.

Он знал их всех ещё с той поры, когда их, недорослей из числа боярских детей, собрали со всего уезда в Смоленск и провели первый смотр. Затем при Годунове их поверстали. Началась служба. И воеводы, наезжая с Москвы, устраивали им, провинциальным дворянам по списку и выборным на службу, смотры и раздавали жалованье.

– Ну, как там: вести из дома есть, а? – обнял он за плечи Ваську.

Тот несколько секунд колебался, как бы ему лучше всего перейти к делу. Ничего не надумав, он брякнул напрямую:

– Тебе письмо, от брата Матвейки…

По его голосу