Все меняется - Элизабет Говард

– Сид, дорогая, сегодня я везу тебя на прием к доктору Планкетту. С твоей спиной определенно что-то не так, и я знаю, что ты, будь твоя воля, так и продолжала бы страдать молча. Ты записана на половину одиннадцатого. И я еду с тобой.

Ее голос звучал так спокойно и решительно, что Сид осталось лишь ощущать благодарность за то, что все уладили за нее.

* * *

Пока они сидели в приемной (бархатистые обои, коллекция немыслимо унылых гравюр, журналы), Рейчел спросила:

– Хочешь, я зайду вместе с тобой?

Нет, она не хотела. Как раз в тот момент медсестра вызвала ее, и Сид последовала за ней по коридору к кабинету врача. Он встал из-за стола, чтобы обменяться с ней рукопожатием, затем перешел к множеству вопросов, и пока она отвечала, делал записи. Он ничего не забыл: измерил ей артериальное давление (низковато), температуру (небольшой жар, и, по его мнению, для нее это обычное явление) и, наконец, попросил ее лечь на кушетку, чтобы обследовать спину. Затем сказал:

– Мисс Сидней, в подвале у меня установлен рентгеновский аппарат, мне необходимо сделать снимок вашей спины. И лучше бы прямо сейчас, если вы согласны. Да?

– Да. А нельзя ли пройти туда прямо отсюда? Не хочу, чтобы об этом знала моя подруга.

– Разумеется. Сестра проведет вас туда и приведет обратно, когда снимки будут готовы.

И снимки были сделаны, а к тому времени, как она поднялась обратно в кабинет, врач уже изучал их.

– Присядьте, мисс Сидней. Боюсь, мы кое-что обнаружили.

У нее опухоль возле самого позвоночника. Вполне возможно, есть и другие, но понадобятся дальнейшие обследования, чтобы убедиться в этом.

– Очень жаль, что вы не пришли к нам раньше, но сейчас дело обстоит вот так. Я направлю вас на обследование в Марсден. А пока скажите, вы принимаете что-нибудь от боли?

Она сказала ему про аспирин.

– Пожалуй, я смогу предложить вам кое-что получше.

Он нацарапал и протянул ей рецепт. Она сунула его в карман. От растерянности она не могла ни двигаться, ни говорить. Доктор Планкетт к такому давно привык и научился сердечному отношению к пациентам. Поднявшись из-за стола, он подошел к ней.

– Понимаю, для вас это шок, но сердце у вас, скорее всего, здоровое. Возможно, рак не распространился.

– Можно я скажу подруге, что остальные обследования назначены по поводу сердца или еще что-нибудь? Не могу сказать ей правду. Просто не могу.

– Дорогая моя, скажите ей все, что сочтете нужным. Вы живете одна или с кем-нибудь?

– Вместе с этой подругой.

– Ну что ж, знаете, порой людям легче знать правду. Но, разумеется, решать вам.

Он пожал Сид руку, сестра вывела ее в приемную.

Рейчел подняла глаза от журнала, который пыталась читать, и с выражением тревоги и нежности уставилась на нее. В приемной ждали еще трое пациентов, поэтому Рейчел просто помогла Сид надеть пальто, и они вышли. Обеим казалось, что они улыбаются друг другу.

– Чего бы тебе сейчас хотелось, любовь моя?

– Кофе был бы кстати. – Во рту у нее так пересохло, что каждое слово давалось с трудом.

– Хорошо. За углом на Мэрилебон-лейн есть уютное местечко. – Она взяла Сид под руку, они зашагали по улице.

В кофейне Сид попросила стакан воды и жадно выпила ее. Старательно-непринужденным тоном Рейчел спросила:

– Как все прошло?

– Он был чрезвычайно внимателен. Сделал рентген моей спины. Хочет, чтобы я прошла еще несколько обследований, поэтому направил меня в больницу. И выписал мне лекарство от болей. Он очень любезен. Все прошло замечательно.

– Вот и славно. – Друг друга они не убедили.

– Видимо, это означает, что мне придется задержаться в Лондоне до тех пор, пока не закончатся обследования. Но ты поезжай, как мы и собирались, а я вернусь попозже.

Мне бы только побыть наедине с собой немного, думала она, и я постаралась бы во всем разобраться. Принять все, что понадобится, и найти верный способ обо всем сообщить милой бедняжке Рейчел.

– Мне и в голову не придет бросить тебя одну, пока ты обследуешься.

– Ты же говорила, что тебе надо уладить вопрос с мастерами. Мне было бы легче, если бы ты поехала одна, а я примчусь сразу же, как только смогу. Честно говоря, я бы лучше побыла одна. Ты же знаешь, я не выношу, когда вокруг меня хлопочут. – Она видела, что обидела этим Рейчел, но продолжала настаивать, и Рейчел в конце концов согласилась.

– Я бы не стала хлопотать, – грустно заметила она, но Сид знала, что это неправда.

* * *

Каким-то чудом она продержалась первый страшный день. Сказала, что не прочь пообедать в турецком ресторане, где можно было выбирать закуски-мезе с большого подноса, что устраивало обеих, поскольку они ели очень мало. Они забрали в аптеке выписанное Сид лекарство, затем Сид предложила посмотреть старый французский фильм, который крутили в кино на Бейкер-стрит – «Le jour se lève»[7] с Жаном Габеном. Сид уснула, но поскольку приняла таблетку доктора Планкетта, то после пробуждения спина практически не беспокоила ее. На этот раз измученной выглядела Рейчел, поэтому они отправились домой на такси.

Тем вечером позвонил Хью – сказать, что едет в Хоум-Плейс узнать, как продвигается починка крыши. Не надо ли подвезти Рейчел? Он пообещал заехать за ней завтра утром.

Она проводила их, пообещала позвонить, когда будет знать дату визита в больницу, посмотрела вслед удаляющейся машине и захлопнула входную дверь.

Наконец она осталась одна. И могла задуматься о своем безрадостном будущем, каким бы оно ни было, потому что чувствовала, что доктору Планкетту известно: она почти наверняка умрет. Значит, оставит безутешную Рейчел одну.

А перед смертью придется вынести еще множество ужасных вещей: облучение, химиотерапию, операции, которые разве что приостановят болезнь, но не излечат ее. Господи, ну почему она не обратилась к врачу раньше? Потому что всегда боялась того, что ей могли сказать. Ее мать умерла от рака, как и первая жена Хью, Сибил. И теперь, оставшись одна, она смогла признаться себе, что боится жестокой боли. Признаться, что она отчаянная трусиха. В отсутствие Рейчел, которую требовалось обманывать, она вспомнила последние месяцы, когда опасалась, что ее дела очень плохи, но все свои силы тратила на то, чтобы скрывать свою слабость от Рейчел. Это было не особенно трудно: Рейчел сама страдала хроническими болями в спине, и хотя старательно лечила их обеих – втираниями арники, упражнениями на растяжку, горячими грелками, – скорее проявляла сочувствие и нежную заботу, а не тревожилась. Они были так счастливы. После стольких лет скрытности и раздражения они наконец смогли быть более-менее вместе, даже при жизни Дюши. Рейчел всегда говорила: безупречное целомудрие ее матери означает, что она просто считает Сид лучшей подругой дочери, но самой Сид порой казалось, что Дюши известно о них гораздо больше, однако она мудро держит свои догадки при себе. «Неужели я умираю? Ведь мы были так счастливы вместе!» Последний душераздирающий возглас Шарлотты Бронте, обращенный к мужу, исторгал слезы из ее глаз; вспомнив его теперь, она не выдержала и разрыдалась, побрела наверх, в их спальню, и бросилась на их с Рейчел кровать. Простыни еще хранили фиалковый запах Рейчел – аромат, которым она пользовалась всегда, услышав однажды от Сид, что она его обожает.