Вернуться живым - Николай Прокудин

– «Духов» много?

– Очень. Там впереди окоп, блиндаж и штабел выстрелов к безоткатному орудию. В яма миномет стоит. Наверное, скоро сюда гранатой стрелнут. Плехо будет всем нам. Сапсем плеха.

Подняв глаза на уровень края окна, я увидел бородатого главаря, руководящего бандитами. Они разворачивали безоткатное орудие в сторону Мандресова. Прицелившись, я выдал длинную очередь, выпустив половину магазина.

Главарь упал, но безоткатка успела выстрелить. Зибоев высунул ствол ПК и скосил очередью оставшийся расчет. Из блиндажа выскочил гранатометчик и, не целясь, выстрелил в нашу сторону. Промахнулся, попал в стену. Пыль, куски глины и дерева посыпались на нас. Я осторожно посмотрел в проем, одновременно перезаряжая пустой магазин. Автоматчики засыпали нас очередями, из окопчика вылез еще один гранатометчик.

– Бойцы! Бегом вниз! Даем деру, сейчас накроют! – заорал я солдатам.

За три секунды мы спрыгнули на среднюю площадку лестницы и укрылись в какой-то нише. Бах-бах!!! Две гранаты завалили крышу и проем между двух окон. Во входную дверь забежал окровавленный сержант. Из открытого рта Ходжаева фонтанчиком брызгала кровь. Над гортанью зиял глубокий порез, а из подбородка торчал осколок.

– Хамзат! Что с тобой, брат? – вскричал Муталибов, подхватив на руки раненого земляка.

Раненый промычал что-то в ответ, вытаращив огромные глазища-маслины. Он открыл рот и выплюнул в нашу сторону ярко-красный фонтан, кроме того, из перебитой и разодранной руки тоже стекал ручеек крови.

– Гасан! На пакет, перевязывай! – скомандовал я Муталибову. – Быстрее, а то кровью истечет.

– Я не могу, у меня руки дрожат! Не смогу, я не люблю, я боюсь кровь! – громко прокричал Гасан. Он схватил за плечи раненого и заорал еще громче: – Брат, не умирай!

– Гасан, жгутом перетяни ему руку! – рявкнул я и приложил тампоны к горлу и подбородку. Это не помогло. Рана очень сложная. Как ее перетянуть? Не на горло же жгут накладывать. Чем дышать тогда будет?

– Медик! Где медик? Ташметов! Тащи сюда Авлеева!

В комнату заскочил санинструктор Авлеев и принялся перевязывать раненого, наматывая массу бинтов на голову. Сержант-медик бросал на меня испуганные взгляды, помня о своей подлости в рейде под Талуканом.

– Авлеев, Муталибов! Ведите его к броне. Быстрее. Остальные – прикрывать отход. Тетрадзе, чем его зацепило?

– Мина взорвался в кустах, осколка прилетел. Много осколка, – объяснил солдат.

– Тетрадзе, возьми автомат Хаджиева и иди за ними, – распорядился я.

Ребята зашли за дувал, оттуда внезапно прозвучало несколько взрывов.

– Быстро, уходим к нашим, пока нас не отсекли «духи», – скомандовал я оставшимся.

Три солдата побежали за мной, оглядываясь по сторонам и пригибаясь в ожидании пули в спину или осколка. Сильный взрыв ударил по ушам и мозгам, засыпав комьями земли воронку, куда мы успели упасть. Я выскочил из укрытия и наткнулся на лежащие тела и мечущихся раненых. Кровь, всюду кровь.

Выползающий через пролом в стене танк стрелял на ходу в сторону блиндажей и безоткатного орудия. БМП стояла кормой к нам, развернув пушку в сторону бородатых, и била короткими очередями.

В открытое десантное отделение Муталибов и Авдеев усаживали Хаджиева, а Мандресов вел под руку окровавленного лейтенанта Грищука.

– С-саня, как это с-случилось? Что б-было? – с трудом выговорил я.

– Никифорыч, какой-то кошмар! Мины прилетели и еще из безоткатки попали в борт БМП. Тех двух саперов, до этого чудом выживших, – наповал. И Грищу Грищука зацепило.

– А г-где К-Калиновский? – я начал испуганно озираться по сторонам, продолжая заикаться.

Из арыка торчали чьи-то ноги. Мы с Мандресовым бросились туда и вытянули Калиновского. Гимнастерка иссечена осколками, сплошные свисающие окровавленные обрывки ткани. Голова и тело залиты кровью, серо-зеленое лицо казалось совершенно безжизненным. Щеки и подбородок посечены осколками, а во лбу страшная рваная кровоточащая рана.

– Саня-я-я! – дико заорал Григорьич и обнял его, прижав к себе.

– М-мандресов, не ори, м-может, еще в-выживет! Я и не т-такие раны на г-голове в-видел! Надо б-быстрее в г-госпиталь! Уходим! К-к черту в-войну! Отходим!

Скворцов спрыгнул с танка и подскочил к нам.

– Парни! У меня осталось пять снарядов. Съеб…м! Иначе всем будет хана, – рявкнул капитан-танкист.

– Ж-женя, с-сейчас раненых г-грузим на м-машину и уходим! – ответил я ему, и мы вместе с Мандресовым начали подгонять солдат.

Четырех мертвых саперов забросили спереди на ребристый лист, Гришу посадили к Хаджиеву в левый десант. Калиновского, аккуратно поддерживая ему голову, затащили в правый отсек. Раненые Фадеев и два сапера, которым не нашлось места на этой колеснице смерти, поплелись следом за бронемашиной. Уцелевшие солдаты и офицеры расстреливали магазин за магазином по сторонам. В хвосте колонны полз танк, развернув назад башню и огрызаясь последними снарядами.

Скорее отсюда, из ада, из рассадника смерти.

Колонна дивизии растянулась по узкому шоссе и медленно двигалась вдоль поселков и кишлаков. На горизонте виднелся Чарикар, оттуда предстояло десантироваться в Панджшерское ущелье. Все нервничали. В позапрошлом году там разгромили целый мотострелковый батальон. Прошлогодний июль тоже был тяжелым. Погиб экипаж БМП из нашей первой роты, бронемашина взорвалась и сгорела. Гиблое место. Горы, «духи», укрепрайоны, мины. Ничего хорошего мы не ожидали.

Я сидел сверху башни, расправив плечи, положив ноги на пушку, и подставлял лицо свежему ветерку. Охлаждался. Печет, как будто и не середина ноября, а август.

– Эй, комиссар, хватит гарцевать, словно на коне. Ты же не скульптура императора Николая Первого. Слезь, не будь мишенью. Слишком часто в тебя стреляют, – проговорив это, комбат машинально подкрутил усы. Переживает. Он в Панджшере уже бывал и еще раз туда попадать не хотел.

Я вздохнул, послушался совета и спустился вниз, разлегшись возле открытого люка старшего стрелка. На освободившееся место тотчас запрыгнул «комсомолец». Виктор был пониже меня ростом, и когда он сел, то не торчал над башней, как я. Внезапно раздавшаяся очередь сбила с прапорщика кепку-афганку, а сам он упал сверху прямо на меня. Впереди раздался взрыв, и загорелся грузовик.

Комбат скомандовал: «Стоп! Засада!» Мы спрыгнули и спрятались за броню. Наводчик развернул башню и расстрелял хибару, из которой выстрелил гранатометчик.

«Духов» не было видно, и пехота разрядила магазины наугад в виноградники. Казалось бы, откуда взялась новая зелень? Летом мы уничтожили на двести метров вокруг растительность и завалили дувалы. Но теперь из зарослей стреляют с трехсот метров. Нужно, наверное, сровнять с землей вправо и влево от дороги все кочки, растительность и превратить «зеленку» во взлетно-посадочную полосу. Но тогда начнут бить из минометов и безоткаток. Лишь расстояние чуть увеличится. А с каждым разрушенным домом, с каждым сожженным кишлаком плодим «духов» все больше и больше. Снами воюют от мала до велика. Что нам с ними делать?