История ислама. Исламская цивилизация от рождения до наших дней - Маршалл Ходжсон

После смерти Али Мохаммада большинство его последователей признали своим лидером другого молодого философа, Бахауллу (1817–1892 годы). В 1863 году он объявил себя новым пророком, и те бабиты, которые признали его своим учителем, стали называть себя бахаидами (оставшиеся стали известны как азалиты). Бахаиды так же, как и бабиты, опирались преимущественно на городской средний класс — купцов и ремесленников. Учение бахаидов предоставляло женщине гораздо большую свободу, чем традиционный ислам (в 1848 году женщина-бабитка публично открыла лицо). Но они отвергали идею немедленной революции в Иране, выступая за постепенное мирное переустройство общества. Философия Бахауллы уже носила отпечаток космополитизма. Когда Каджары выслали Бахауллу из страны, правительство Османской империи арестовало его как потенциально опасного деятеля, но затем позволило поселиться в сирийской Акре, куда он привлекал своих последователей, хотя главным оплотом новой веры по-прежнему оставался Иран. После смерти Бахауллы роль духовного лидера бахаидов перешла, как это было принято у шиитов, к его сыну. Преемнику Бахауллы удалось обрести многочисленных сторонников среди европейцев (и особенно в США), которых особенно привлекал либерализм нового религиозного учения (в частности, бахаиды призывали отказаться от кровопролития, любое убийство, будь то убийство человека или животного, они считали смертным грехом). После смерти сына Бахауллы роль духовного лидера бахаидов перешла к его внуку, который получил образование в Оксфорде. Именно в этот период учение бахаидов обрело широкую известность и стало религией, распространенной по всему миру, со всеми присущими ей институтами миссионерской деятельности и политического влияния.

Религиозная философия Шейха Ахсаи продолжала служить отправной точкой для бахаистов, чьи требования универсальной морали и либерального социального устройства отражали суфийское учение о неподдающейся описанию духовной жизни, которое совместилось у них с алидским взглядом на духовную организацию как социальную форму. В конце XIX века в среде бахаитов стало все сильнее ощущаться влияние европейского либерализма. Фактически учение бахаитов стало для жителей западного Ирана своего рода «моральным кодексом» промышленной цивилизации. Бахаиды вместе с западными миссионерами (и индийскими зороастрийцами) воспитали в своих миссионерских школах новое поколение молодых либералов, которые не разделяли их религиозные взгляды.

В упомянутый период, когда направленный на развитие образования бахаизм отодвинул на второй план мятежных бабитов, необходимость сотрудничества с Западом осознали Каджары. В 1848 году новый шах Насреддин (1848–1896 годы) попытался повысить эффективность работы правительства и начал реформировать всю политическую систему Ирана. В 1852 году в стране было основано государственное высшее образовательное учреждение по западному образцу; начиная с 1840 года стали множиться разнообразные школы, финансируемые различными европейскими организациями, а в 1858 году количество посылаемых на обучение в Европу иранских студентов превысило показатель эпохи Наполеона. Уже до 1823 года в стране получило широкое распространение книгопечатание, а после 1851 года стали издавать первые примитивные газеты. Однако в целом процесс «вестернизации» городской жизни в Тегеране шел медленнее, чем в Стамбуле или Каире. Сам шах неоднократно посещал Европу, его путевые заметки написаны тем простым литературным языком, который образованные мусульмане, воспитанные на французской литературе, переняли у французских писателей.

Парикмахер поправляет усы шаху Насреддину. Фото Севрюгина A., кон. XIX в.

Старые исламские традиции были сильны не только в государстве Каджаров, где, в отличие от многих других мусульманских стран, древние традиции исламской культуры по-прежнему являлись фундаментом общества. Те персы и азербайджанцы, которые не попали под прямое правление Российской империи, даже в конце XIX века оставались намного менее затронуты новыми международными силами, чем население Османской империи или Индии. Формы землевладения практически не изменились со времен империи Сефевидов, а гильдии, которые не пострадали от международной торговли, вплоть до конца столетия оставались самым сильным институтом в городах. Попытки модернизации правительства в том виде, в котором они проводились, не привели к установлению деспотизма, и хотя старое молчаливое согласие было нарушено, основная часть населения не испытывала на себе прямого вмешательства в их жизнь центрального правительства. По-видимому, в результате развития среди состоятельных слоев концепции централизованной власти стало принято признавать (на неформальной основе) авторитет единого муджтахида, даже если он не являлся Бабом или имамом. Его фетвы объединяли всех шиитов, и состоятельные мусульмане всего королевства приглашали его чаще, чем своих местных муджтахидов, чтобы передать через него свои пожертвования имаму (хумс). Эта тенденция помогла сохранить независимость муджтахидов в новых условиях, особенно когда признанный всеми главный муджтахид поселился в Ираке, вне зоны досягаемости шаха. Симптоматично, что мусульмане, которые проживали на территории Российской империи, в качестве западного языка выбирали для изучения русский; в Каджарском государстве таким языком был французский, а не русский или английский, хотя Россия и Англия обладали большим политическим и экономическим влиянием в этом регионе. Таким образом, «вестернизация» не выходила за пределы теоретических интересов узкого круга элиты, которая выбирала для изучения не тот иностранный язык, который был наиболее востребован реальными потребностями своей страны, а тот, который был более престижен на Западе. Аристократия выбирала для себя тот иностранный язык, который пользовался наибольшей популярностью в Европе, заботясь в первую очередь о своем социальном престиже и совершенно игнорируя такие узкопрактические интересы, как политика и торговля.

Однако интерес шаха к Западу не был чисто академическим и отнюдь не сводился к дорогостоящим развлекательным турне. Чтобы оплачивать эти туры, кроме всего прочего, шах предложил европейским бизнесменам крупные концессии в самых разных отраслях: в строительстве железных дорог, нефтедобыче, государственной лотерее, где он должен был получать часть доходов. Он считал подобные предприятия достаточно безопасными, поскольку, хотя они влияли на экономику Ирана намного более серьезно, чем международная торговля, никак не ограничивали независимость страны. Шах осознавал силу Российской империи. Вместо того чтобы тратить огромные средства на реформирование своей армии, он нанял для защиты трона специальную казачью бригаду, прошедшую обучение в России, с российскими офицерами и находившуюся под контролем российского Кавказского военного округа. Но одновременно шах развивал отношения и с Великобританией, надеясь, что таким образом ни одна из этих мощных империй не сможет подчинить своему влиянию его страну. В 1889 г. шах пригласил в Тегеран Джама-ляддина аль-Афгани, блестящего проповедника, который призывал мусульман всего мира объединиться перед лицом западной цивилизации. Ранее мы уже упоминали о нем как об учителе молодого Мухаммада Абдо в Египте. Англичане опасались его политического влияния, как и Россия, в которой он позднее жил. Шах полагал, что ему удастся заманить этого фанатика веры в свою золотую клетку, однако его расчеты не оправдались.