Ловушка страсти - Джулия Энн Лонг

— В «Бархатной перчатке» за такую игру надо платить, — заметил Колин. — Ты надеваешь повязку, а одна из девушек хватает тебя за…:

Его жена Мэдлин, которую тоже пригласили на праздник, изо всех сил ущипнула супруга.

Как странно было быть окруженной людьми, которых Женевьева Эверси знала всю жизнь, и понимать, что все они: и ее братья, и родители, и даже Гарри с Миллисент — никогда бы не подумали, что прошлой ночью в саду она сидела на коленях у герцога, помогая ему расшнуровать свое платье, чтобы он мог целовать ее грудь.

Женевьева опустила голову. Возможно, повязка поможет скрыть ее порозовевшие щеки, если ее все же вынудят играть в жмурки и если подобные мысли не перестанут приходить ей в голову.

Она избегала смотреть на герцога. Больше никогда она не будет забираться к нему на колени или лежать с ним. Можно только сидеть напротив, да еще и предпочтительнее в окружении других людей — свидетелей, которые могут им помешать.

Она знала, герцог продолжает смотреть на нее, как будто ничего не произошло.

Джентльмены принялись обсуждать, как сделать игру менее скучной, чтобы она стала больше похожа на мужскую забаву, и вскоре посыпались предложения:

— Было бы замечательно, если бы мы все были очень пьяны.

— Или играли бы на спор.

— Или если бы один из нас вызвался положить на голову яблоко, а другой бы стрелял в него.

Это предложение герцога было адресовано Йену.

Оживленное обсуждение мгновенно прекратилось.

— Я не стану надевать повязку, — быстро сказал Йен.

Женевьева с трудом удержалась от улыбки. Придет ли Йен в себя к концу недели?

После оживленных обсуждений, похожих на парламентские дебаты, было решено, что если кто-нибудь будет пойман, но не будет изгнан, ему будет разрешено выпить. Водящему также придется выпить, поскольку все единодушно решили: подвыпивший человек с завязанными глазами представляет собой забавное зрелище. Те, кого узнали, будут выходить из игры, и им совсем не позволят пить, так что отпадет возможность обмана, к тому же каждый из них даст водящему по шиллингу.

Чтобы узнать пойманного, разрешено хватать его за одежду, а после короткого оживленного спора разрешили также ощупывать руки до локтей и лицо. Все со смехом пришли к выводу, что прикосновение к другим частям тела будет приравнено к нечестной игре.

И вот теперь, когда игра стала интересна присутствующим мужчинам, выбрали первого водящего — Миллисент.

Через час гостиная превратилась в свалку из смеющихся подвыпивших гостей.

Миллисент не могла никого узнать, но все с удовольствием попадались ей на пути, чтобы быть пойманными и отпущенными. Поэтому она не выиграла ни одного шиллинга, но так часто ошибалась, что быстро опьянела от хереса, с трудом дошла до угла и села. Поэтому миссис Эверси пришлось ее спасать, успокаивать и поить горячим кофе.

Следующим был Колин: ему завязали глаза, и быстро выяснилось, что он отличный и безжалостный игрок. Он прекрасно знал расположение вещей в гостиной, у него были длинные ноги и руки и прекрасный нюх.

Он крепко схватил сюртук Йена и уже не выпускал его из рук.

— Пахнет лошадиным задом! Это Йен!

— Только не вслух! Мы не договаривались, что можно нюхать! Это нечестно! — Йен пришел в ярость. — Ты не получишь шиллинга.

— Дай ему шиллинг! Он не виноват, что от тебя пахнет лошадиным задом.

Оливия с радостью присоединилась к спору.

— Возможно, вы имели в виду не «пахнет», а «ведет себя»? — серьезно спросил герцог.

— Пахнет! — раздался хор голосов.

После оживленного обсуждения пришли к решению, что не важно, пахнет ли на самом деле от Йена лошадью, но Колин угадал верно, поэтому Йену пришлось отдать ему шиллинг и пожать руку.

Казалось, Монкрифф просто выжидает, наблюдая за игрой вместе с мистером и миссис Эверси, которых выбрали судьями.

— Разве я не мог не понюхать тебя? Ты был прямо у моего носа, — объяснил Колин, пытаясь успокоить брата.

Следующим был Гарри.

Ему завязали глаза галстуком, затем Йен энергично раскрутил его и вытолкнул на середину комнаты. Женевьева протянула к нему руку. Никогда прежде она не делала этого, не касалась его, кроме как во время вальса, не дотрагивалась до его кожи, не прижималась к его груди, не запускала пальцы под рубашку.

Но он поцеловал ей руку.

Не успела она опомниться, как Гарри схватил ее.

— Поймал! — раздались оживленные крики.

Женевьева замерла.

Лицо Гарри было оживленным и порозовевшим. На мгновение Женевьева затаила дыхание, пока его пальцы ощупывали шелк ее платья, коснулись локтя, но не посмели подняться выше, хотя по правилам разрешалось прикасаться к лицу. Несомненно, Гарри понял, что поймал женщину. Было так странно чувствовать жар его пытливой руки. Она должна была бы затаить дыхание.

Женевьева посмотрела на руку Гарри и подумала, прикасался ли он когда-либо к женщине так, как прикасался к ней Монкрифф.

После этого она перевела взгляд на Монкриффа.

Однако его глаза были с ледяным изумлением прикованы к руке Гарри. Словно она — ядовитая змея. Он сидел так тихо, что напоминал готовое к прыжку большое животное.

Женевьева смотрела на герцога, пока Гарри ощупывал ее запястье.

— Оливия! — наконец объявил он.

— Гарри, ты все перепутал и теперь должен Женевьеве шиллинг. Ей надо выпить, она ведь пьяница! — подмигнул Колин.

— Ничего подобного! — с притворным возмущением рассмеялась она.

— Она даже не может выпить до дна кружку темного пива в «Свинье и чертополохе», — вступился за Женевьеву Гарри, метнув быстрый взгляд на герцога. Наверное, он был потрясен своей ошибкой.

— Ты должен был ее понюхать, Осборн! — сказал Йен.

Гарри густо покраснел и сунул руки в карманы.

— Никогда бы не подумал, что ты не сумела от меня увернуться, — чуть извиняющимся тоном заметил он.

«Ты должен был меня узнать, — подумала Женевьева. — Должен был узнать жар моего тела, прикосновение к моей руке. Я была так близко. Ты должен был меня узнать».

— Я отдам тебе шиллинг позже, — мрачно заметил он.

— Я прощаю тебе долг, — великодушно отмахнулась Женевьева, — и можешь выпить за меня.

И тут все повернулись, заметив, что герцог величественно поднялся на ноги.

— Я надену повязку, Гарри.

Мгновение все пораженно молчали, но быстро пришли в себя и принялись поддразнивать его:

— Ваша светлость, поймайте меня, если сможете!

Женевьева заворожено смотрела, как герцогу завязывают глаза, которых он до последней секунды не отводил от нее.