Ловушка страсти - Джулия Энн Лонг

— Вам стоит немного бояться.

И теперь Женевьеве стало страшно, хотя слова герцога звучали вполне разумно.

— Почему? — прошептала она.

— Как только мы займемся любовью друг с другом, вы поймете, что не сможете жить без меня.

«Займемся любовью». Господи, наверное, она сошла с ума, но теперь пути назад уже не было. Женевьева не хотела отступать и совершенно утратила самообладание или уступила его герцогу.

— Это трудно представить.

Она хотела, чтобы ответ прозвучал язвительно, но голос ее выдал: стал тихим и дрожал.

Герцог улыбнулся в темноте.

— В саду я говорил правду, — ласково предупредил он.

— Я была робкой?

— Нет.

И что дальше?

Какое-то мгновение Женевьеве казалось, будто герцог растерялся. Его рука замерла. Ей так и хотелось сказать: «Возможно, это вы боитесь». Но таких вещей герцогу говорить было нельзя даже в шутку.

Женевьева ошибалась. Герцог знал, с чего начать, и для него все было естественно, словно дыхание. Когда они только начали разговаривать, он подошел совсем близко и теперь незаметно прикоснулся губами к ее лбу. Удивительно нежное, чувственное, легкое прикосновение. Женевьева словно превратилась в дым, слилась с ночью, жила только ощущениями.

Когда герцог наконец поцеловал ее, она вздохнула с облегчением.

Женевьева закрыла глаза, качаясь на волне наслаждения, пробежавшей по ее телу, когда губы герцога медленно коснулись ее виска, когда он осторожно лизнул мочку ее уха, и она почувствовала его дыхание, когда горячие губы задержались на чувствительной коже на шее, где отчаянно бился пульс, выдавая ее чувства. Женевьева повернула к нему лицо, как будто для нее было вполне естественным требовать удовольствия от герцога, как будто она была создана лишь для этого. Его руки скользнули ниже, жадно ощупывая ее грудь, талию, бедра.

И когда Женевьева почувствовала сильное опьянение, его губы наконец коснулись ее губ.

Поцелуй был грубым.

Герцог целовал ее губы властно и требовательно. Он обхватил Женевьеву за плечи и с такой силой прижал к себе, что ее голова откинулась назад. Он как будто хотел передать ей всю силу своего желания, и Женевьева задрожала, как в лихорадке. Его тело было напряжено, дыхание стало прерывистым, когда руки Женевьевы уверенно проскользнули под рубашку. Она знала, что обладает властью над ним, и провела ладонью по его ставшей твердой плоти.

Герцог судорожно втянул воздух, наклонил голову и подался навстречу прикосновениям Женевьевы. Она продолжала гладить, ощущая, как он становится все больше и тверже под ее рукой. Обхватив ее лицо ладонями, он хрипло прошептал:

— Не здесь. В твоей спальне.

Безмолвное путешествие, почти побег. Однако Женевьева нашла в себе силы остановиться. Она неуклюже нащупала дверную ручку, повернула ее и впустила герцога в свою комнату.

Когда она повернулась запереть дверь, он тут же оказался у нее за спиной, умело расшнуровывая корсаж ее платья, и было совершенно ясно, что ему доводилось это делать не раз. Он покончил с завязками и отбросил волосы Женевьевы за плечо, чтобы нежно поцеловать ее шею сзади, после чего стянул с нее платье. Через секунду шелк уже шуршал на полу у ее ног. Женевьева задрожала: от холодного воздуха у нее по коже побежали мурашки, Трясущимися пальцами она расстегнула корсет и бросила его на пол. Чулки она успела снять заранее. Они были шелковые, и их легко было порвать.

— Повернись. Я хочу посмотреть на тебя, — приказал герцог.

— Зачем?

— Потому что ты прекрасна и я хочу тебя.

Господи! Он говорил так быстро и уверенно. В его устах все казалось таким простым, разумным и… чувственным. Так опасно, ведь в их поступках не было ни капли благоразумия. Женевьева стояла, глядя на дверь, а герцог тем временем проворно разделся, и она не знала, куда смотреть. Увидев блеск страсти в его глазах, его возбуждение, услышав его тяжелое дыхание, она поняла, что он говорил правду.

Герцог словно пронизывал ее взглядом, и колени Женевьевы ослабели.

Ей хотелось сказать ему, что он тоже красив, но это было не совсем подходящее слово. Просто он казался ей очень странным, чужим и поразительно мужественным — очень светлая кожа, худощавое, твердое мускулистое тело, темные волосы на груди, спускающиеся дорожкой к животу и ниже. Она успела заметить несколько шрамов.

Женевьеве не пришлось подбирать нужные слова, потому что герцог быстро привлек ее к себе.

Прикосновение его обнаженной кожи к ее твердым соскам было поразительным: он был разгорячен, от него так необычно и замечательно пахло сигарным дымом, мускусом и чем-то еще, присущим ему одному.

Герцог не желал иметь дело с робкой женщиной. Женевьева доказала ему, что она другая. И все же она не привыкла терять голову. Она продолжала бороться, и герцог почувствовал, как все ее тело напряглось.

— Все хорошо, — прошептал он ей на ухо.

Его голос был таким чувственным, убедительным, обнадеживающим и в то же время предупреждал об опасности.

— Я держу тебя. Тише, Женевьева.

Он принялся ласкать ее грудь, наслаждаясь прикосновением к нежной коже, Женевьева откинула назад голову, когда он уверенно накрыл ее груди ладонями. Он поцеловал ее шею и принялся покрывать поцелуями все тело, легонько покусывая соски. Пальцы Женевьевы запутались в его волосах.

Герцог был настроен решительно. Его горячие ладони крепко придерживали ее за плечи, потом принялись нежно поглаживать бедра, и Женевьева поняла, что он задумал. У нее не было времени испугаться или испытать стыд, потому что в мгновение ока голова герцога очутилась между ее бедер.

Она вздрогнула. Все ее тело словно пронзила молния.

— Господи, это…

— Веронезе.

Женевьева сдавленно рассмеялась. И он еще может шутить в такой момент!

— Больше не говори, что я не люблю живопись, — прошептал герцог.

Она не выдержала и выругалась: никогда не ожидала от себя подобного.

— Тебе нравится? — снова раздался еде слышный шепот.

«Нравится»? У Женевьевы не было слов, и ей не хотелось говорить.

— Скажи мне.

Герцог все поглаживал ее бедра.

— Это слишком хорошо… Сильнее…

Откуда все эти слова? Женевьева вцепилась в его плечи руками. Окружающий мир рушился и плавился, и ей оставалось лишь держаться за его крепкие, надежные плечи. Она выгнула спину, горячие, мягкие губы герцога и проворные, умелые пальцы касались ее болезненно напряженного лона.

«Боже, помоги мне!»

«Помоги»? Как нелепо! И все-таки Женевьева боялась: она стремительно летела к краю бездны, откуда на нее смотрело нечто необъяснимое. Желание охватило ее.