Охотник за смертью. Война - Саймон Грин

Перед Тоби смотрел на экран ничего не выражающим взглядом Джулиан Скай. Об этом молодом эспере Тоби никак не мог составить четкого представления. Когда – то он явно был красив – пока имперские следователи над ним не поработали. Они сильно повредили его тело и мозг, пока Финли его не спас. Почти все травмы залечили, только кости на лице срослись кое-как и некоторые мышцы лица не двигались из-за повреждений нервов. Джулиан не пытался скрыть, что носит парик, прикрывающий стальную пластину на месте той дыры в затылке, которую сделали мнемотехники, чтобы копаться в мозгах.

Пока его не поймали, он считался одним из самых отчаянных и дерзких полевых работников Подполья. Но его отчаянная храбрость осталась в пыточных камерах, и пусть он не сломался и никого не выдал, его не оставляла кошмарная уверенность, что в конце концов это случилось бы. Финли выручил его вовремя, и с тех пор Джулиан с ним не расставался. Без Финли ему было страшно. Финли, надо отдать ему должное, пытался его от этого избавить, пытался восстановить в Джулиане храбрость и уверенность в себе, но эспер был слишком сильно травмирован и постоянно находил поводы держаться поближе к Финли. Он даже выспорил себе место в экспедиции, которую каждый считал самоубийством, – чтобы быть с Финли.

Пока неясно было, как относится к этому Евангелина. Тоби следил за ними за всеми – просто на всякий случай. Тут могли быть события, которые составят неплохой материал, и Тоби не хотел его упускать.

Еще он пристально, пусть и не подозрительно, следил за Джилем Дезсталкером. Первый и самый великий в роде, первый, кто носил звание Первого Меча Империи – девятьсот лет назад. Тот, кто запустил Генератор Пустоты и в мгновение ока положил конец тысячам солнц, оставив их обитаемые планеты замерзать и погибать в холоде и мраке. И решением одного человека миллиарды других умерли в ужасе и отчаянии. Джиль был высок, но сухощав, хотя плечи его и бугрились мускулами. Одет он был в потрепанные меха и кожи, как варвар, а волосы увязывал в пучок – как носят наемники. С виду ему было лет под шестьдесят, лицо твердое и резко очерченное, и рот выделялся узкой полосой над седоватой козлиной бородкой. Глаза у него были неожиданно светло – серые, но взгляд их был твердым и немигающим. Суровый у него был вид и бескомпромиссный – видение из прошлого, когда у Империи были гордость и честь, и служили ей люди с гордостью и честью. Джиль Дезсталкер, великий герой и еще более великий предатель своего времени, который никогда не уступит никому и ничему, что противоречит его чувству чести и долга.

По крайней мере так говорилось. Наверняка Тоби знал только то, что этот человек выглядит, как ходячая смерть, и сидит здесь спокойный и расслабленный, будто едет на каникулы. Дезсталкера Тоби боялся до судорог, и ему было все равно, кто об этом знает.

Он отвернулся и стал смотреть на увеличивающийся диск планеты. Это зрелище смущало его меньше.

– Вы, люди, знаете о Мире Шеннона больше моего, – сказал он небрежно, будто и не было паузы в разговоре. – Но говорят, что там очень мирно. Ни тревог, ни тягот... просто лечебная обстановка. Место, где можно забыть заботы и несчастья. Как сообщалось, когда там началась эта чертовщина, на планете было пятьсот двадцать два человека. Ни о ком из них уже никто ничего не слышал.

– Но что вообще может пойти вразнос на курортной планете? – спросила Евангелина. – Там же нет ничего, что могло бы принести вред. От нападения извне планета защищена – система обороны все еще работает.

– Мы как раз мимо нее проходим, – сообщил Финли. Джиль внезапно хмыкнул и сел прямо, застав всех врасплох.

– Курортные миры, планеты удовольствий! Еще один признак, как изнежилась и заленилась Империя. Чтобы держать Империю в силе, нужны люди жесткие и одержимые. И у нас были планеты удовольствий, но у нас это были миры, где можно было испытать свою храбрость, испытательные стенды, откуда ты выходил жестче и сильнее. Валгалла, где бои чередуются с пирами, сколько твое сердце выдержит. И не потешные бои, а настоящие – в этом все дело. На Валгалле можно было умереть, если ты оказывался не таким сильным или не таким умелым, как ты думал. Тогда в человечестве не было место слабости. У нас была Империя, которую надо было строить и защищать. А вы теперь рассаживаетесь по креслам вокруг Арен, смотрите, как умирают другие, и приходите в восторг и возбуждение от капли крови. Неудивительно, что Престол подгнил. Кровь стала жидкой, а честь – пустым звуком.

– Не для всех, – ответил Финли.

– Я не говорю о дуэлях из-за задетых чувств, мальчик. Я говорю о той чести, которая есть смысл жизни. Холодный и непреклонный повелитель, которому ты служишь прежде Семьи, или Престола, или своих личных нужд. Долг, который ты несешь до самой смерти или ломаешься под тяжестью ноши. Я бросил все, что имел и даже о чем мечтал, и пошел туда, куда вел меня долг. А ты можешь сказать, что поступил бы так же?

– Не знаю, – задумчиво сказал Финли. – Я думаю, что никто не знает, пока не настанет этот миг. Но я буду делать то, что нужно, и будь что будет. Так я поступал всегда.

– А нам обязательно разводить такую мрачность? – спросил Тоби. – Давайте вспомним, что как бы ни прошло наше задание, нам всем светит огромное богатство. Сети заплатят любую цену за эксклюзивный материал любого очевидца, побывавшего на таинственной планете Шеннона. Годами люди сходят с ума от любопытства – что же там творится; и еще до того, как начался этот ад. А если мы будем иметь этому объяснение – что, как и почему там стряслось, мы цену сможем назвать свою. Богатыми будем, люди, я говорю вам, богатыми!

– Или мертвыми, – сказал Флинн, не открывая глаз.

– Мы сюда не за деньгами прилетели, – заявила Евангелина.

– Говорите от своего имени, – сказал Тоби. Джулиан Скай слышал этот спор, но сказать ему было нечего. На Мир Шеннона и его загадку ему было плевать – он был здесь потому, что здесь был Финли. А к тому же у него были свои проблемы. Снова вернулась головная боль – густая, пульсирующая боль, такая, что даже думать было трудно. Она появлялась и уходила, когда хотела, несмотря на все пилюли. Медики Подполья сделали все что могли, но этого оказалось мало. Боль и изуродованное лицо – это еще были самые мелкие подарки имперских мнемотехников. Они вскрыли ему череп и вставляли иглы, и теперь он не знал, кто он. Храбрость его исчезла, уверенность в себе испарилась, и от него осталось даже меньше тени того человека, которым он когда-то был. Мнемотехники свое дело знали. Невозможно было узнать, что они сделали с его мозгом, какие секретные команды могли вставить.

И даже кроме этого оставалась возможность, что их работа была прервана, осталась незаконченной. Что не все было сделано, чтобы он мог пережить этот процесс. Иногда по ночам, в долгие темные часы, когда яростная боль лишала его сна и надежды и обрекала на беспомощность и слезы, Джулиан думал, не умирает ли он – медленно, дюйм за дюймом. Но потом боль проходила, и он снова цеплялся за то немногое, что давало ему силы жить. Он верил в Восстание. Он верил в Финли Кэмпбелла, который всем рискнул, чтобы его спасти. Этот Кэмпбелл все бросил, чтобы примкнуть к Подполью. Как же мог Джулиан не сделать того же?