Кровь эльфов - Анджей Сапковский

Поэт медленно ехал по грязной, забитой народом улочке, минуямастерские, лавки, магазины и магазинчики, в которых благодаря Академииизготовляли и продавали десятки тысяч изделий и прелестей, недоступных в другихуголках мира, изготовление которых в других уголках мира считалось невозможнымлибо нерентабельным. Он миновал трактиры, кабаки, лотки, будки, ларьки, стойкии переносные прилавки, источавшие захватывающие дух ароматы экзотических,неведомых в других уголках мира блюд, приготовленных неведомыми в другихуголках мира способами, с добавками и приправами, которых в других уголках мираи не знали, и не использовали. Это был Оксенфурт, пестрый, веселый, шумный иароматный городок чудес, в которые ловкие и инициативные люди ухитрялисьпревратить сухую и бесполезную, казалось бы, теорию, понемногу просачивающуюсясквозь университетские стены. Был это также и городок увеселений, вечернихгуляний, постоянного праздника и непрекращающегося кутежа. Улочки днем и ночьюгремели музыкой, пением, звоном бокалов и стуком кружек, ибо известно – ничто такне усиливает жажды, как процесс усвоения знаний. Несмотря на то чтораспоряжением ректора студентам и бакалаврам запрещалось пить и гулять донаступления темноты, в Оксенфурте пили и гуляли круглые сутки, посколькуизвестно, что если что-то и может усилить жажду еще больше, нежели процессусвоения знаний, так это именно полный либо частичный запрет употреблятьгорячительное.

Лютик подбодрил своего темно-гнедого мерина и поехал дальше,пробиваясь сквозь заполняющие улочки толпы. Перекупщики, лоточники и бродячиемошенники шумно рекламировали свои товары и услуги, еще больше усиливая и безтого царящий вокруг беспредельный хаос.

– Кальмары! А вот кому жареные кальмары?!

– Мазь от коросты! Только у меня! Надежная,изумительная мазь!

– Коты ловчие, коты чародейские! Только послушайте,добрые люди, как они мяучат!

– Амулеты! Эликсиры! Любовные фильтры! Приворотныесредства! Любистоки и афродизийки с гарантией! От одной щепотки даже покойниквоспрянет! Кому, кому?!

– Зубы рву почти безболезненно! Дешево! Дешево!

– Что значит «дешево»? – заинтересовался Лютик,грызя надетого на прутик жесткого как подошва кальмара.

– Два геллера в час!

Поэт вздрогнул, пнул мерина ногой, украдкой оглянулся. Дватипа, следовавшие за ним от самой ратуши, остановились около цирюльни,прикидываясь, будто их заинтересовали цены цирюльничьих услуг, выписанные меломна доске. Лютик не дал себя обмануть: знал, что их действительно интересует.

Он проехал мимо огромного здания борделя «Под РозовымБутоном», где, как было известно всем, предлагались изысканные, неведомые либонепопулярные в других уголках мира услады. Искушение заглянуть на часок вызвалократковременную, но интенсивную борьбу холодного Лютикового рассудка с его жепоэтическим характером. Победил рассудок. Лютик вздохнул и двинулся к Академии,стараясь не замечать кабаков, из которых вырывались веселые и призывные звуки.

Нет, что ни говори, а трубадур любил городок Оксенфурт.

Он снова оглянулся. Два соглядатая так и не воспользовалисьуслугами цирюльника, хотя вроде бы намеревались. Теперь они стояли умагазинчика с музыкальными инструментами, делая вид, будто заинтересовалисьглиняными окаринами. Продавец из кожи вон лез, расхваливая товар в надеждезаработать. Лютик знал, что пыжился он напрасно.

Он направил коня к главным воротам Академии – ВоротамФилософов. Быстро разделался с формальностями, сводившимися к тому, чтобырасписаться в гостевой книге и отвести мерина в конюшню.

За Воротами Философов его встретил иной мир. Территорияучебного заведения ничем не походила на кварталы обычной городской застройки, впротивоположность городку она не была полем упорных боев за каждую пядьпространства. Здесь все было почти так, как оставили эльфы. Широкие, посыпанныемелким цветным гравием аллеи между изящными, радующими глаз особняками, ажурныеограды, заборчики, живые изгороди, каналы, мостики, клумбы и зеленые скверикитолько в немногих местах были придавлены каким-нибудь огромным угрюмым домищем,построенным в более поздние, постэльфьи времена. Везде было чисто, спокойно иблагородно – здесь запрещались любые формы торговли и платных услуг, не говоряуж об увеселениях духа или плотских утехах.

По аллеям парка прогуливались жаки, уставившиеся в книги,свитки и пергаменты. Другие, устроившись на скамеечках, газонах и клумбах,излагали друг другу задания, дискутировали, а то и незаметно играли в«чет-нечет», «козла», «пьяницу» либо другие, требующие наличия столь жевысокого интеллекта игры. Здесь же вальяжно и с достоинством совершали променадпрофессора, погруженные в глубокомысленные беседы либо научные споры. Крутилисьюные бакалавры, вперив взоры в соблазнительные попочки студенток. Лютик судовольствием отметил, что с его времен в Академии ничего не изменилось.

С Дельты повеял ветер, принеся сладкий аромат моря инесколько более сильный дух сероводорода со стороны величественного зданияКафедры Алхимии, возвышающегося над каналом. В кустах прилегающего кстуденческим общежитиям парка посвистывали серо-желтые зеленушки, а на тополесидел орангутан, сбежавший, вероятно, из зверинца при Кафедре ЕстественнойИстории.

Не теряя времени, поэт быстренько углубился в лабиринталлеек и живых изгородей. Территорию он знал как свои пять пальцев, инеудивительно – учился здесь четыре года, а потом целый год преподавал наКафедре Труверства и Поэзии. Должность преподавателя ему предложили, когда он,блестяще сдав последний экзамен, заставил профессоров онеметь, поскольку завремя занятий снискал репутацию лентяя, гуляки и идиота. Позже, когда посленескольких лет скитаний по стране с лютней его слава менестреля разошласьдалеко и широко, Академия принялась усиленно добиваться его визита и гостевыхлекций. Лютик изредка позволял себя упросить, поскольку любовь к бродяжничествув нем непрестанно боролась с влечением к удобству, роскоши и постоянному доходу.Ну и, конечно, с симпатией к Оксенфурту.

Он оглянулся. Два типа, которые так и не приобрели ниокарин, ни свирелей, ни гуслей, следовали за ним на некотором отдалении,внимательно рассматривая верхушки деревьев и фасады домов.

Беззаботно посвистывая, поэт свернул с центральной аллеи инаправился к особняку, в котором размещалась Кафедра Медицины и Траволечения.Аллейка, ведущая к Кафедре, была полна студенток в характерных светло-зеленыходеждах. Лютик внимательно осматривался в поисках знакомых лиц.

– Шани!

Молоденькая медичка с темно-рыжими подстриженными чуть нижеушей волосами оторвалась от анатомического атласа, встала со скамейки.

– Лютик! – улыбнулась она, щуря веселые кариеглаза. – Сто лет тебя не видела! Иди, представлю тебя подругам. Они влюбленыв твои стихи.