Поймай меня, если сможешь - Фрэнк У. Абигнейл

Он достаточно велик (в то время — 80 тысяч жителей), чтобы американец, осевший там надолго, не привлекал излишнего внимания, но слишком мал, чтобы обзавестись крупным аэропортом или заинтересовать крупные гостиничные сети. В Монпелье не было ни «Хилтонов», ни «Шератонов», а его крохотное лётное поле принимало только легкие самолёты. Отсутствие авиасообщения и шикарных отелей было мне на руку: очень мала вероятность встретить пилота, стюардессу или сотрудника отеля, которые могли бы меня узнать.

В Монпелье я представился Робертом Монхо, преуспевающим писателем и киносценаристом из Лос-Анджелеса; «преуспевающим» — чтобы объяснить солидный счёт, открытый мной в одном из местных банков. А ведь я положил на депозит далеко не все деньги, которые прихватил в Монпелье, иначе не миновать бы мне любопытства по поводу истинных источников моих доходов. При себе я оставил втрое больше, сплошь наличными, припрятанными в моём багаже. Действительно, жители Монпелье любопытством не отличались. Когда я принялся утверждаться в качестве прижившегося у них эмигранта, вопросы мне задавали лишь необходимые и ни к чему не обязывающие.

Я купил небольшой коттедж — прелестный уютный домик с тесным задним двориком, обрамлённым высоким дощатым забором, где предыдущий владелец разбил миниатюрный сад. При выборе подходящей мебели и декора ей под стать владелец магазина, где я покупал мебель, позволил мне воспользоваться услугами его жены — опытного дизайнера по интерьерам. Одну комнату я отдал под кабинет и библиотеку, чем подчеркнул свой образ писателя, занятого исследованиями и литературным творчеством.

Купил Рено — одну из самых удобных моделей, специально не шикарную, чтобы не привлекать лишнего внимания. Не прошло и двух недель, как я почувствовал себя в новом окружении совсем своим, как дома — в полной безопасности и покое.

И если Бог обделил средиземноморский Лангедок хорошим виноградом, то покрыл изъян добрыми людьми. По большей части это были крепкие, дружелюбные, любезные и общительные люди, не скупившиеся на улыбки и на помощь. Домохозяйки, жившие по соседству, то и дело стучались в мою дверь с угощением в виде кондитерских изделий, свежеиспечённого хлеба или полного комплекта обеденных блюд. Больше всех я полюбил своего ближайшего соседа Армана Перигё — рослого, мосластого семидесятипятилетнего старика, всё ещё работавшего на винограднике бригадиром и добиравшегося на работу и с работы на велосипеде.

Первый раз он наведался ко мне с двумя бутылками вина — по одной белого и красного.

— Большинство наших вин не годится для вкуса американцев, — проговорил он своим гулким, но спокойным голосом. — Но пара добрых вин в Лангедоке найдётся, и эта пара здесь.

Я не дегустатор, но отведав добрых вин, других решил даже не пробовать. А жители Монпелье пили куда больше вина, чем прочих жидкостей. Ни обед, ни ланч без вина не обходились. Я видел даже, как вино пьют за завтраком.

От Армана я узнал, что на самом деле скверной репутацией, как производитель качественных вин, Лангедок пользуется не по Божьей милости. Почти сто лет назад, сказал он, насекомое филлоксера погубило все виноградники Франции, едва не уничтожив виноделие на корню.

— Слыхал я, что эту напасть завезли во Францию на корнях лоз, импортированных из Америки, — пояснил Арман. — Но не знаю, правда ли это.

Зато, рассказал Арман, он точно знает, что изрядная часть французских лоз привита к американским корням, неуязвимым для виноградной чумы. И, лукаво сообщил он, когда я завоевал его доверие, американцы и прочие народы, наверно, потребляют больше лангедокских вин, чем подозревают.

Почти ежедневно, уведомил он, автоцистерны, полные дешёвых вин Лангедока, катят на север, в большие винодельческие провинции, где их смешивают с отборными винами Бургундии и Бордо.

— Это называется купаж, вроде как воду в виски подливают. По-моему, это нечестно.

— Монпелье — самое подходящее место, чтобы узнать о вине всё, — гордо провозгласил он.

— У нас тут в городе Винный университет Франции. Можешь пойти туда учиться.

В университет я даже не заглядывал. Не будучи охотником до вина, хотя я и пью его на приёмах, я не жаждал приобщиться к знаниям о нём. Меня вполне удовлетворили обрывочные сведения, предоставленные Арманом. Он был славным учителем. Никогда не экзаменовал меня и не выставлял отметок.

Мне трудно было чем-нибудь занять себя. Бить баклуши — тяжкий труд. Я массу времени разъезжал в автомобиле по окрестностям. К примеру, съездил на побережье и несколько дней обследовал дюны. Добрался до испанской границы и долгими часами бродил по подножию Пиренеев. Время от времени навещал виноградник Армана или кого-нибудь ещё из виноградарей. Под конец первого месяца поехал в крохотную деревушку, где жили родители матери, и провёл у них три дня. Бабушка регулярно переписывалась с матерью и знала, что творится дома. Я деликатно мало-помалу вытянул из неё всё, потому что не хотел дать ей понять, что обрёк себя на изгнание из семьи. Мать пребывала в добром здравии и благополучии, как и сестра с братьями. Отец всё ещё ухаживал за матерью, и бабушка находила это забавным. По-видимому, мать написала бабушке, что я путешествую по миру «автостопом», отыскивая смысл жизни и пытаясь определиться с будущим, и во время визита я это впечатление всячески подкреплял. Я не открыл деду с бабкой, что живу в Монпелье. Сказал, что направляюсь в Испанию, подумывая поступить в один из испанских университетов.

За время пребывания в Монпелье я навестил их и во второй раз, на этот раз заявив, что не нашёл испанского колледжа себе по вкусу и возвращаюсь в Италию, чтобы обследовать местные университеты.

Всё более осваиваясь с жизнью в Монпелье, я и в самом деле начал подумывать о возвращении к учёбе. Монпелье — центр одного из двадцати академических округов Франции, и в городе есть небольшой, но превосходный государственный университет. Наведавшись туда, я узнал, что для иностранцев доступно несколько курсов, хотя ни один из них не читают по-английски. Впрочем, препятствия в этом я не видел, ведь французский для меня второй родной язык, перенятый у матери.

Ещё я начал подумывать о том, чтобы подыскать работу или открыть какое-нибудь малое предприятие — скажем, магазин канцтоваров, поскольку от шикарной и праздной жизни начал заплывать жирком. Даже Арман заметил, что я толстею.

— Писать — не очень-то тяжёлая работа, а, Роберт? — ткнул он меня пальцем в брюшко. — Не пойти ли тебе работать на мой виноградник? Я вмиг сделаю тебя стройным и крепким.

Предложение я отклонил. Физический труд не по мне, а заняться спортом я не мог себя заставить.

Я всё ещё раздумывал о поступлении в университет и выборе какого-нибудь полезного дела, когда на обоих вариантах поставили крест. Прожив в Монпелье четыре месяца, я постиг горькую истину: если ищейкам помогают, укрыться лису просто негде.

Я регулярно делал закупки в небольшом (по американским стандартам) супермаркете в окрестностях Монпелье; этот магазин порекомендовал мне Арман. Ездил я туда дважды в неделю, чтобы пополнить холодильник, или когда мне что-нибудь требовалось.